5ec443d3c17b46d1a953c709b11fcadd

   Обычно Штефану легко удавалось укротить свою сущность, но сейчас, после долгого путешествия, сделать это было сложнее, чем обычно. Хотя к чему лукавить? Не путешествие виновато, а то, что ему предшествовало. Себе-то можно и не лгать. Да, он зол и обижен. И душа ноет, как гнилой зуб. И гордость задетая не уймется никак, и самолюбие растревоженное свербит, рвет когтями, воет дурниной.

   И что с того, что Штефан понимает причины своей отставки? Умом понимает, а вот сердце не желает соглашаться с несправедливостью, и звериная сущность мечется, отомстить требует за унижение. А ещё – пoдачку императорскую, в виде Краверского лея, назад вернуть.

   Подоконник скрипнул под пальцами, на пол посыпались щепки, и это вернуло его к реальности.

   Ничего он возвращать не будет. Кравер – богатый город, там одних фабрик и заводов около двадцати, да и порт, опять же, с него неплохой налог в казну идет. И теперь это все ему принадлежит. Осталось только управляющего толкового найти.

   При мысли об управляющем вспомнился слизняк, кинувшийся под копыта коня, дебелая домоправительница, неопрятные слуги, и Штефан снова нахмурился. Разогнать бы к рагжу всю эту шваль!

   Он одним маxом опрокинул рюмқу ратицы, шумно выдохнул и откусил большой кусок яблока. Сок брызнул, прокатился по языку пряной, отдающей анисом кислинкой, и это почти примирило его с жизнью. Умеют в Белвиле яблоки мочить. Нигде таких больше нет. Сколько лет прошло, а вкус ңе измеңился, надо бы узнать, что за мастерица соленьями занимается.

   Но все это завтра, а сейчас – завалиться в баньку, да и позабыть обо всем. Тело девичье под себя подмять, груди белые в ладонях сжать, жаром смолянистых дров надышаться.

   Штефан расстегнул пряжку ремня, стащил дорожные штаны – тяжелые, с кожаными накладками, и, накинув лежащий на кровати халат, вышел из комнаты.

***

Илинка

   – Ну-ка, выстроились все в линейку! – тон Лершика не предвещал ничего хорошего. - Дрина, лихова дочка, куда побёгла? Б тебе, Станка, что, особое приглашение нужно? Давайте-давайте, становитесь! – гремел дворецкий.

   Даром что старый и тщедушный, а голосина – мертвого поднимет!

   Лершика в Белвиле не любили. Был он жестким и приметливым, ошибок не прощал, а за проступки наказывал сурово и безжалостно. «Не слушаться меня – все равно что хозяину перечить», – любил повторять дворецкий. Да он и чувствовал себя полноправным хозяином Белвиля. Арны-то в поместье не показывались, вот Лершик и прибрал к рукам всю власть. Даже управляющий у него под пятой оказался.

   – Поторапливайтесь! – не унимался дворецкий. – Быстро, быстро! Хозяин ждать не будет.

   Служанки, переглядываясь, выстроились вдоль стены, а я незаметно отступила за печку. Темная рубаха сливалась с темнотой закутка, глядишь, никто меня и не заметит.

   – Все здесь? – прищурился дворецкий.

   Сальные свечи давали больше чада, чем света, и разглядеть в полутьме кухни что-либо дальше пяти шагов было невозможно. На это я и надеялась. Чутье, обoстрившееся за последние пару лет, подсказывало, что лучше в линеечку не выстраиваться, потому как ничего хорошего нас не ждет.

   – Ну, раз все тут, - откашлялся Лершик, - тогда…

   Договорить он не успел.

   – Не все, дан Лершик, Илинка за печкой прячется, - тоненько выкрикнула Милица.

   Вот же вредная девка! Так и норовит гадoсть какую-нибудь сделать. С самого начала, как я в замке появилась, у нас с ней не заладилось. То за столом в один кусок хлеба вцепимся, то в бане веник не поделим. Милка, как и я, была младшей служанкой. На наших плечах вся грязная работа лежала: камины почистить и растопить, дров на кухню натаскать, в подсобных помещениях и во дворе прибраться, ну и остальное все, что старшая прикажет. Только вот Милица особо стараться не любила, свою часть работы норовила на меня переложить и злилась, когда получала отказ. А мне чужого не надо, своих дел невпроворот, чтобы ещё и за лентяйкой Милкой подбирать.

   – Илинка! – грозно позвал Лершик.

   Мне пришлось выйти из своего укрытия.

   – Столько времени попусту потерял из-за тебя, - нахмурился дворецкий.

   – А чего звали-то, дан Лершик? - подала голос Надья, спокойная, рассудительная девушка, работающая на кухне. – Или случилось что?

   – Случилось, - глазки Лершика нехорошо блеснули. - Милорд в бане моется, велел девку попригожее прислать. Я Минку отправил, а она хозяину не понравилась, выгнал. Вот теперь и думай, кто из вас, лишманок, угодить ему сможет.

   – Выходит, зря Минка похвалялась? - хихикнула Станка, и ее остренькое, похожее на лисье личико расплылось в победной улыбке. – Вот тебе и первая красавица Белвиля! Забраковал хозяин-то!

   – Молчать! – рявкнул Лершик. - Вы бы лучше, чем зубоскалить, рожи свои умыли. Вот ты, Илинка, когда в последний раз мылась? – повернулся он ко мне. – Черная вся, и не разберешь, лицо у тебя или подошва!

   Я нарочито покаянно потупилась, а сама едва улыбку сдержать смогла. Это хорошо, что не разберешь. Меньше внимания обращать будут кому не след.

   – А ты, Дрина?

   Дворецкий подошел к невысокой, скуластой белошвейке и бесцеремонно ухватил ее за подбородок.