Впервые они произнесли эти слова, ни на секунду не задумавшись, а стоит ли. Фред понял это уже давно, ещё когда танцевал с ней на прошлое Рождество у большой ёлки в гостиной Норы. Они кружились в быстром вальсе и хохотали, сбиваясь с ритма и налетая на другие пары — Билл танцевал с Флёр, Джордж пригласил Джинни, а Гарри скакал с Роном в подобии танго. Было так весело, даже напыщенная холодность француженки растаяла в семейном кругу, и она смеялась громче всех и даже вся покраснела и растрепалась. Делакур была прекрасна, но глаза Фреда видели лишь одну девушку в комнате — Гермиону. Он чувствовал, как в грудной клетке разливалось приятное тепло, когда был рядом с ней, и именно в тот момент, наконец, понял, что это такое. Любовь. Раньше он плохо представлял себе, что однажды встретит ту самую и будет с ней до конца, ему всё это казалось чем-то далёким, призрачным. Но кружа в танце Грейнджер, он понял, что хочет того же самого и через год, и через два, и через десять. И даже через сто лет он хотел бы всё так же видеть её искрящиеся глаза, слышать заливистый смех, вызванный очередной его шуткой, и приглашать её на танец в тысячный раз в жизни, протягивая уже морщинистую руку жене. Да, он хотел бы жениться именно на ней. Тогда он решил, что обязательно сделает ей предложение, только чуть позже, а то ещё напугает.
А Гермиона тоже давно знала, что любит его всем сердцем. Она поняла это в тот момент, когда на её семнадцатый день рождения он прислал ей в Хогвартс букет из полевых цветов, растущих возле пруда у дома Уизли, с запиской: «Чтобы помнила это лето». Как будто она могла забыть. Грейнджер улыбалась целый день на всех уроках и вечером в общей гостиной, даже ни разу не напомнив Гарри и Рону о необходимости делать уроки, из-за чего они всерьёз забеспокоились о её здоровье. А ночью она лежала в кровати, слушая, как на незнакомом ей языке болтает во сне Парвати, и мысль пронзила её сознание — она не сможет без Фреда. Не сможет без его ямочек на щеках, без озорных голубых глаз, без дурацких шуток и розыгрышей, без его заботы и поцелуев. Она с лёгкостью могла себе представить себя с ним в старости, сидящими у камина в большом доме в окружении детей и внуков. Прежде Гермиона не думала, что могла бы выйти замуж так же рано, как, например, Молли — сразу после окончания школы. Но теперь она поняла, что очень бы этого хотела, вот только не знала, хотел ли Фред того же.
Он не признался ей в любви раньше, лишь потому, что считал это очевидным. А она — потому что боялась не услышать того же в ответ. Гермиона, конечно, понимала серьёзность намерений Фреда, но всё равно испытывала страх, что её чувства окажутся куда сильнее. Правда, стоило ей заглянуть в глаза парню, как страх отступал, и она не могла поверить, что вообще допускала вероятность того, что он её не любит. Но всё равно, не хотела говорить об этом первой. А теперь вот, сказала в ответ на его признание и пожалела, что не говорила раньше. Ей стало так страшно, что, возможно, они сказали это в первый и последний раз…
Они не сомкнули глаз до самого рассвета. Без остановки болтали о всякой отвлечённой ерунде, целовались и смеялись даже, до последнего не желая сдаваться печали в плен.
Гермиона уснула лишь под утро и проспала всего пару часов до того момента, как Джинни разбудила её и потащила сонную готовиться к свадьбе. Она приняла прохладный душ, немного взбодрившись, и полностью отдалась в руки подруги, позволив той сделать ей причёску и макияж. Потом натянула на себя бирюзовое платье, купленное заранее в Косом Переулке, туфли и, конечно, прихватила давно подготовленную сумочку, расшитую бисером. В ней, расширенной заклинанием, лежало всё, что могло им с Гарри и Роном потребоваться в поисках Крестражей. Из-за магии вес всего этого барахла совсем не ощущался, но почему-то ей всё равно стало ужасно тяжело, как только она закинула на плечо тонкую лямку. Будто весь мир упал ей на плечи, придавив к земле.