60 дней по пятидесятой параллели

К палатке подъезжает на коне совхозный бригадир, молодой казах Жакья Аскаров. Приглашает на сеанс кинофильма. В стойбище только что прибыла киноустановка. Разговорились.

— Закипела жизнь точно в котле, когда в совхоз переходили, — говорит бригадир. — Много разных мыслей путалось, некоторые люди на юг укочевали, послушались дурных советов: боялись, какая будет новая жизнь? А в совхозе, оказывается, совсем хорошо. Парни на тракторы пошли, на строительство, девушки на сеноуборку. Зарплату каждый месяц получаем. Школьники на сеноуборке за лето по нескольку сот рублей зарабатывают. Да и кочевники пригодились — нет лучше чабанов!

Новые кошары, фермы строим, в хороших домах будем жить. Машинами сена много заготовили, корма хорошие посеем, а если снег занесет пастбища — снегопахи пустим. Овец и скота теперь много расплодим, много мяса дадим…

Стемнело. Где-то на дальнем конце стойбища застучал мотор кинопередвижки, вспыхнул белым светом экран. Бригадир взмахнул нагайкой, гикнул и ускакал в темноту. Женщины принесли парного молока, попробовали наши щи.

— Ой, совсем пустой еда! — сказала одна из них, — завтра бешбармак делать будем, гостить приходите…

Утром явился полный казах в тюбетейке — Мухамед Галиевич Мадьяров, пригласил на бешбармак. Собрались у него в юрте, расселись в круг на белой кошме, со всей его семьей. Жена его, подвижная, уже немолодая женщина, поставила большое блюдо с дымящейся бараниной и лоскутьями тонко раскатанного вареного теста. Помыли руки в тазике, вытерли белоснежным полотенцем. Бешбармак — вкусное блюдо. Потом пили наваристый бульон — сарпу и терпкий хмельной кумыс в пиалах.

Мухамед Галиевич учительствует в школе. На совхозной ферме сейчас каникулы, и он отдыхает на Орамкуле. Здесь же живут и многие школьники — помогают убирать совхозное сено. После завтрака посадили семью учителя в машину и отвезли за сорок километров повидать родных. Ну и радости было у казашат — сыновей учителя!

Валентин остался в стойбище. Вокруг него собрались ребятишки, девушки в праздничных нарядах, женщины в кафтанах и монистах. Пришел веселый бабай и всех рассмешил:

— Слушай, сынок, — сказал он, — что ты рисуешь юрты да коней, да молодых девчат. Рисуй, пожалуйста, меня. — И сел позировать, как заправский натурщик.

Тепло прощались мы с орамкульцами. Долго махали девушки разноцветными платочками; высунувшись из окошка, Валентин взмахивал беретом. Наконец машина ушла за пологий увал, стойбище скрылось, и все осталось позади.

Примолкли, задумались. Хорошо встретить в пути гостеприимных людей, грустно расставаться с ними…

Дороги расходятся, безлюдна степь, куда ехать — неизвестно. Забираем на север, к Желдоме — среднему притоку Тургая, дальше поведет сама речка: усадьба Тастинского совхоза поставлена на ее берегу. Вдали зачернела цепь кустов. В воздухе над кустами плавают белые дворцы, один даже бирюзовый. Интересно, что это такое? Подъезжаем ближе…

— Да это же палатки целинников среди приречных кустов, одна из них голубая!

Бот и Желдома, синяя-синяя; приподнятая плотиной, разлилась вровень со степными берегами. Дунул ветер, потемнела, взволновалась речка, синие волны побежали, вскипая пеной, зашумел тростник, закивали золотые метелки. У воды рядом с палатками стоят верстаки. За верстаками — молодые люди в трусах, загорелые до черноты. Строгают рубанками, звенят пилами. Трава усыпана стружками. Трое парней грузят машину изготовленными здесь дверями, оконными рамами, дверными косяками.

Останавливаемся у верстаков. Окружают машину парни. Русые и черноволосые, шатенистые и рыжие. Тут русские, украинцы, кавказцы и латыши. Все они строят ферму Амангельдинского совхоза. Интересуются — откуда путь держим.

Белобрысый веснушчатый паренек спрашивает, нет ли крючков рыболовных — рыбы полно в Желдоме, щуки полутораметровые, все крючки пообрывали, ловят теперь на загнутые гвозди. Отдали ребятам все крючки. Фотограф-любитель в красных спортивных трусиках озабочен отсутствием проявителя. Снимки редкие сделал — диких гусей, журавлей, дроф наснимал, новые дома на совхозной ферме, ребят вот этих снял, а проявить нечем. Снабдили ребят и проявителем. Федорыч завел разговор о горючем… На исходе у нас бензин, а до Тастинского совхоза далеко.

— Нэ бэспокойся, зачэм много гаваришь…

Шофер грузовой машины — живой, как ртуть, ереванец — уже несет канистру горючего. Теперь мы избавлены от всяких случайностей.

Расстались друзьями. Мчимся по степной дороге вдоль Желдомы. Ветер усиливается, по небу летят кучевые облака, их тени проносятся по земле. Изгибы реки то и дело показываются из тростника, и мы восторгаемся густо-синим цветом воды. В камышах гогочут дикие гуси, утки качаются на волнах. Чайки, махая изогнутыми крыльями, высматривают с воздуха добычу.

Желдома вьется у подножия сыртового уступа, отмечая южную границу каштановых почв, — южный рубеж целинного земледелия. Мы едем по левому берегу, здесь начинается уже пояс степных пастбищ.