621514

Джо поехала на запад, туда, откуда я выбирался с такой одержимостью. Знакомые места наводили на меня ужас. Она тоже бежала от прошлого, но в противоположную сторону.

Когда силуэт ее машины скрылся на горизонте, я сел за руль. У меня отняли общий апокалипсис, но я все еще мог устроить себе персональный. Как и она.

БИБЛИОТЕКАРИ

Джерри читала вслух:

– Мы пережили смерть своего детства, – голос её, и без того прокуренный, в сыром подвале стал похож на мужской. – Теперь мы солдаты, может быть, последние солдаты, способные принять бой, мы последняя надежда Земли, и нас объединяет дух мести.

«Дух мести» – Джерри сказала эти слова, как будто впечатала ухо сапогом в канализационную трубу. В голове зазвенело от её слов.

– Дух мести, – повторила Джерри. – Смекаешь?

– Пафосная дрянь это всё, – мне хотелось есть, курить, но еще больше – глотнуть свежего воздуха. Джерри листала книжонку дальше.

– Ни черта ты не понимаешь, Чагс, – Джерри достала из кармана зажигалку и пачку сигарет. Прикурила и тут же подпалила хрупкий фолиант. Бросила его в сточную жижу. Я давно знала, что ей нельзя работать библиотекарем. По совести говоря, и мне нельзя, только кто нас спросит, верно?

Джерри любила философствовать. Когда её сделали моей напарницей, мир был ещё не таким унылым. Иногда мы развлекались, гоняли на пневмо-байках, соревновались в стрельбе по жестянкам. Я выигрывала, она злилась, но вечером каждый раз честно проставлялась в баре.

Потом горючее стало дефицитным товаром. Какие-то мудаки-активисты подорвали очередную дамбу, а потоком залило городскую сеть. Питьевую воду теперь подвозят в огромной фуре, и бензин мы берем у соседей. Каждый литр под учетом, особо не погоняешь.

Вся чертова жизнь изменилась, а Джерри всё ещё моя напарница. И она всё ещё любит философствовать. Чёрт знает, где я была бы, если б не эти её «духи мести».

– Помнишь, Чагс, как мы с тобой наткнулись на греков? – спрашивает она, затягиваясь. Я завидую ей, потому что мои сигареты закончились на прошлой неделе. – Там ещё были Цицерон и Сократ. Помнишь?

Ни черта я не помню, а Джерри – она, кажется, помнит каждую строчку, которую прочла в своей жизни. Спроси её завтра на побудке, что это за «дух мести», и она ответит. Слово в слово, до буковки. А я, как обычно, буду чесать затылок от собственной тупости.

Мы гоняем по разрушенным в бомбежках Ада городам и собираем фолианты прошлого. Джерри листает их и некоторые складывает в рюкзак. Она перевезла всего Уильяма Блэйка, каждый чертов найденный том, но будь я проклята, если с нами отправилась в путешествие хоть одна Библия. Джерри думает, возить с собой Библию – дурной тон. Много она понимает! За одну книжонку дают недельный паек лучшего самогона!

Джерри за главную – будь моя воля, мы таскали бы только Библию и Коран. Она говорит, ни к чему нашим детям читать эту ересь. По-моему, у неё с головой не всё в порядке. Кто вообще назначил ее библиотекарем? И откуда у нас возьмутся дети? На двоих наш срок годности – десять лет. С моим вечно сбоящим сердечным клапаном и её стальными клешнями только и думать о детях. Кому мы нужны?

– Смотрю, ты загрустила, – продолжает Джерри. – Думаю, нам тут ничего не обломится. Схрон совсем маленький, кто-то здесь уже прошелся. Подпалим стеллажи и валим отсюда.

Я чешу затылок – это помогает думать:

– Так что там насчет греков? – спрашиваю, чтоб разогнать дурные мысли. Когда вспоминаю о клапане, хочется закурить.

– А, это, – она улыбается.

Наши улыбки с каждым медосмотром становятся на несколько миллиметров короче и тоньше. Мне кажется, когда док пропишет нано-морфий, я совсем перестану улыбаться. Но Джерри держится, а я цепляюсь за эту её улыбочку. Сантиметров на шесть потянет.

– Я помню, этот ненормальный запихнул в отдельные пакеты каждый томик. Спасал свою Александрийскую библиотеку, – Джерри смеётся. Её прокуренный гогот отражается эхом от металлических стен канализации. – Хранил своё сокровище, ненормальный. Так оно хотя бы того стоило. Цицерон в пакетиках, смекаешь?

Я киваю, хотя будь я проклята, если отличу этого Цицерона от того, другого. Сенека? Сократ? Вот, как раз об этом я и говорю. Чертовы библиотекари, которые не могут отличить Сенеку от Сократа. Чертовы врачи, которые ставят сердечный клапан, не зная, как следует его припаять. Чертовы акушеры, ломающие детям руки из-за того, что учились по найденным в лабораториях книжкам.

– Мы пережили смерть своего детства, – повторяет Джерри. Я не могу разобрать, понравилась ей книга или нет. Хмыкаю многозначительно и ещё раз чешу в затылке. Джерри указывает мне на выход, а потом мы вдвоем шлепаем по канализации. За нами трещит ровно сложенная книжная кладка – пламя только начало заниматься. – Надо же было придумать такой бред. Скажи, Чагс, у тебя было детство?

Я поднимаю плечи повыше, чувствуя, как натягивается под нано-обшивкой корсет из кожзама. Джерри опять улыбается. Иногда я боюсь, что она разоблачит меня. Поймет, какая я глупая, и попросит другую напарницу. Иногда это снится мне, и я просыпаюсь со стиснутыми кулаками.