621516

Про свою влюбленность Пьеро никому не рассказывал. У него не было друзей, а делиться с родней тайнами непонятой души Пьеро не любил. Только бабушка в своей старческой проницательности заметила, что Пьеро подолгу не возвращается домой вечерами, но вместо беседы подарила ему несколько двусмысленных улыбок и пару дедовых запонок. Запонки Пьеро очень шли, ведь он все еще носил белые рубашки, и Скарамуш оценил их прелесть, залихватски присвистнув. С тех пор Пьеро не расставался с украшением, и на мехмате его сочли странным в первый же день.

Поглядывая в сторону кучки незнакомых молодых людей, Пьеро надеялся, что уже через два месяца, когда у Скарамуша будет день рождения, распрощается с вузом навсегда. Не привлекала его ни филиальная значимость мехмата Энска, ни седые бакенбарды преподавателей, ни редкая девичья краса единственной на потоке студентки, умницы Василисы. Она же, едва увидев Пьеро, расцвела розовым и стала уныло вздыхать.

Скарамуш приходил вечером к ступеням потрепанной временем факультетской махины и ждал Пьеро. Они долго бродили по городу в абсолютном молчании, и таким образом передавали друг другу простую и ясную мысль о том, что им совершенно не о чем говорить. Пьеро подарил Скарамушу книжку «в счет дня рождения», а Скарамуш в ответ достал из кармана перочинный нож и отдал Пьеро. Это было в конце сентября, и отчаянная попытка обменяться мирами погрязла в рутине учебы и работы. Они оба молчали вплоть до того дня, когда Скарамушу исполнилось восемнадцать лет.

– Познакомь меня с ней, – попросил он. И улыбка на его лице была похожа на ту, с которой он встретил пачку денег полгода назад. Многозначительная и вороватая.

Пьеро обернулся и заметил, что на ступенях мехмата стояла умница Василиса, его Коломбина, и нервно теребила подол своего деревенского платья. Очки на ее лице делали глаза обманчиво выразительными, а пышная прическа придавала шарма лишенной всяких изысков фигуре. Пьеро подошел к ней и представил Скарамушу, а потом смотрел на то, как они уходили по дороге вдвоем.

На следующий день Скарамуш не пришел на ступени. И через день его не было видно. Пьеро хотел спросить у Коломбины, не знает ли она, куда делся ее новый знакомый, но ему вдруг стало тошно признаваться кому-либо в том, что он потерял Скарамуша. Третья Мировая завершилась капитуляцией Пьеро, и теперь он потерянный ходил по улицам сам до тех пор, пока не встретил Доктора.

С Доктором все было просто – он разбирался в людях. Стены Энского университета были его вотчиной, и там он охотился на обиженных жизнью простаков, вроде Пьеро. И Пьеро знал об этом, и охотно признавал в себе простака, но ходить в компании Доктора было приятней, чем в одиночестве вспоминать Скарамуша. Приятней, чем стоять под дверью прежнего дома Скарамуша и ждать, что тот однажды вернется.

– Мне кажется, тебя никто никогда не любил, – сказал Доктор, расстегивая запонки Пьеро и ласково глядя ему в глаза.

Пьеро помнил, что его все любили, но кивнул, потому что теперь, когда ядерная зима закончилась, его жизнь снова стала слишком хорошей. Доктор отрезал немного от одиночества, но взамен ампутированной конечности не дал ничего.

Дни потянулись бесконечной вереницей встреч, расставаний, немногословных бесед и прочитанных книг. Пьеро научился жить встречами с Доктором и перестал приветственно махать рукой Коломбине с тайной надеждой узнать судьбу Скарамуша. Он вычеркнул из летописи свой подростковый вооруженный конфликт, и только перочинный нож, который лежал у него в кармане, напоминал о прежней слабости.

Этим ножом, скользнувшим в руку обманчиво нежно, он ударил Доктора холодной декабрьской ночью. Удар его был неуверенным, слабым, но Доктор попятился в испуге и выбежал из комнаты прямо со спущенными штанами. Пьеро стоял возле окна и разглядывал капли крови на лезвии, остро заточенном для дворовых драк и чистки картошки. Он больше не видел Доктора, а еще через месяц – не видел мехмат.

Семья восприняла чудачество младшего отпрыска без особого энтузиазма. Посокрушалась мать, отец пообещал серьезный разговор, но дело кончилось путевкой в Европу, где Пьеро, со слов бабушки, должен был набраться ума и желания продолжить учебу. Черная дыра, которая росла внутри Пьеро с глубокого детства, снова открылась, но заглядывать в нее не решался никто, и даже сам Пьеро взял билеты, собрал чемодан и уехал.

Месяцы потекли быстрее, новые люди, дома, истории увлекли Пьеро настолько, что он почти поверил в человечество и с чувством глубокой радости возвращался домой. Оттуда, с расстояния удара ядерной бомбы, собственная жизнь на мгновенье показалась ему сносной, но когда самолет приземлился, и когда Пьеро увидел постные физиономии отца и матери, все вернулось на круги своя. Путешествие в другую жизнь осталось для него билетом в Небывалию, таким же бессмысленным и беспощадно детским.