6748

Сам же он приступил к началу службы, а когда под своды собора вознеслось: «Возрадуется душа моя о Господе…», отче уже ни о чем уличанском не думал, а радовался возможности обращения к Богу – невинно – как ребенок, получивший первую материнскую ласку.

Когда народ великоновгородский нестройною толпой ввалился в соборную церковь, Васька с Лёхой вынуждены были крепко уперевшись ногами, работать локтями, чтобы толпа не сдвинула их, с оговорённого, места встречи, подле запертой, окованной медными листами двери, ведущей в лестничную башню, и не растоптала короба со снедью и напитками, заботливо охраняемые хозяевами.

Ожидание, которым томились друзья на ровном месте, из обыкновенной встречи превращалась в какое-то странное действо, где любое действие, с каждой минутой становилось всё более и более необычным. А любой поворот событий мог привести если не к смертельной опасности, то к неприятностям с церковными властями, это уж точно.

Первым, умом потомственного ушкуйника, это почувствовал Васька и немедля ни единого мгновения, стал искать место для незаметного, но скорого отхода с занимаемых им, в купе с Лёхой, позиций.

Его немного беспечный друг ворчливо басил, отталкивая, чью-то наиболее активную спину, которая норовила слишком уж сильно прижать его к двери лестничной башни и раздавить, заботливо оберегаемый берестяной короб с яблоками и чем-то ещё вкуснопахнущим, но не видимым,

–Не зевай Василь. Короб береги. Ногой, ногой его под зад толкни. Чего он спиной к алтарю лезет?-

Васька вытёр пот со лба и сказал,

–Уходим Лёша!!!!

–Зачем, куда, а служба как же!?– Удивился Алексей

– Какая тебе служба, на службе, молятся, поклоны бьют. А ты, пень корявый, как молиться будешь, как поклоны бить? Мозгами раскинь, теми, что еще остались, или совсем трудно?– сказал Васька, который был повыше Лёхи и поэтому без труда, поверх голов, увидел, как в открытые западные врата храма протискиваются еще люди.

– Тут же скоро лицом в зад соседа тыкаться будут при поклонах,– сказал он, – а, Лёш???

Леха посмотрел кругом и когда ничего кроме спин, и голов новгородцев вокруг не увидел, еще сильней стал отпихивать страждущих общения с богом граждан Великого Новгорода от двери.

–Ага, особенно приятственно будет, вместо лика Святого, лицезреть обширный зад купца, и бога молить, не о спасении и прощении души богом данной, а о том, что бы купец не испускал особо сильные, пахучие ветры своим афедроном, – пояснил печально Лёха.

Через минуты две, когда все пути к отступлению были закрыты, и батюшка готовился дать сигнал, крестным знамением, певчим, к началу службы, а наши друзья явственно стали падать духом, и уставать от неравной борьбы с жаждущими благодати новгородцами. Дверь неслышно приоткрылась и рука в черном рукаве с силою, втащила их внутрь. Затем дверь так же неслышно закрылась. Всё произошло так быстро, что наседавшие, с трёх сторон, на друзей новгородцы не сразу заполнили, вдруг образовавшуюся пустоту подле двери.

На изрядно помятых друзей только, что побывавших в сутолоке, толчее и давке вдруг, неожиданно опустилась тишина и свобода. Они немного опешили. Со стены освещенной тремя свечами на них скорбно взирал лик жены Иова. От самого Иова остались видны только ноги, всё остальное изображение всем известного сюжета «Иов на гноище» было скрыто каменной лестницей построенной в притворе лет эдак тридцать назад. К нормальному восприятию жизни их вернул голос, принадлежавший одетому в чёрную власяницу человеку средних лет с ехидцей вопрошавшему их,

–Бока-то болят или как?

–Счас они у тебя болеть будут, – ответил Васька.

– И, скорее всего, долго,– поддержал друга Лёха.

Вопрошавший, лишь мельком взглянув на крепкие полные сил и воли к жизни фигуры друзей, спросил вновь, не меняя ехидного тона,

– Морды будем в святом храме бить или на улицу выйдем?

Друзья переглянулись, в храме морды бить невозможно, а на улицу сейчас идти было нельзя. Слишком много ранее обиженных ими граждан Великого Новгорода, сейчас молились в церкви.