Понс де Виламур, как истинный придворный, да к тому же южанин и тонкий ценитель провансальской, куртуазной поэзии, не мог заставить долго себя искать, такой красавице какой стала Элеонора.
– Сударыня, вы скоро затмите свою прабабку, как своей красотой, так и своими поклонниками,– сказал он ей вместо приветствия. Потом он, склонившись к ней, сказал шепотом,
– Так в чем же дело? Чем я могу вам помочь? Вы же не просто так нарушаете приказ короля, разгуливая на его половине без сопровождения вашей тетушки и по совместительству королевы матери? Неужели вольные люди вашего Виконства опять терпят притеснения от нашего общего врага из рода Фуа? Или вы решили все-таки взимать налог серебром?
– Ваше преосвященство, всему своё время, но сейчас я ищу не только и не, сколько вас, а скорее человека с вашими способностями, которыми вас наделила наша общая матерь,– святая церковь.
–Так, что же случилось? Может, у королевы матери фрейлина понесла от королевского пажа, или паж королевы матери обрюхатил любимую служанку королевы Франции? И, Бланка Кастильская, чтобы спасти испанского шалунишку от гнева своего сына, хочет связать их узами брака до суда?
Эля, не обращая внимания на скрытую иронию в словах прелата, смело продолжила.
– Нет, разговор пойдет обо мне и моём желании, и я буду говорить с вами на равных, а если не найду понимания, то найду любого другого монаха с которым смогу договориться.
– На равных? Когда же вам дали сан и дали инвеституру? И, что же вы предложите, служителю церкви, давшему обет не стяжательства?
Эля призадумалась, прелат был прав, сана у неё не было, да и не могло быть, но инвеститура – право наделения светской землёй духовенства, для того, что бы духовенство могло содержать себя на доходы от владения не церковной землёй, к тому же не платя налоги королю, у неё была!!
И она ответила!
– Я предложу ему основать монастырь в честь его святого, в любом из приходов расположенных в моих владеньях.
Этой фразой она показала клирику, что как владетельная государыня имеет право говорить с ним,– князем церкви, на равных. И он князь церкви нуждается в её праве светской инвеституры, равно как и она, в его праве, духовной112
.Епископ, имевший от природы острый ум, сразу понял, что Элеонора, как и её прабабка, пойдёт до конца в борьбе за своё счастье, и её ни остановят, ни титул избранника, ни война, ни осуждение всей римской церковью. Поэтому из этого положения он попытался выйти, по возможности ничего не потеряв.
– Дочь моя, не стоит так торопиться, пройдёмте со мной, в моих покоях мы все обсудим. Там так же есть все для составления договора; перо пергамент и чернила трёх цветов, красные, золотые и черные.
– Хорошо ваша светлость,– просто ответила Элеонора, слегка поклонившись в знак уважения к сану епископа.
Епископ готов был встретить взбаламошенную красавицу, или пустую простушку, но никак ни женщину – правительницу. По прошествии часа напряженной беседы, с доводами и контр доводами из Священного Писания, епископ Урхельской епархии собственноручно составил и написал документ в соответствии, с которым Элеонора Кристина Констанца Екатерина де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, синьора Ордино (виконтесса Андорры), дама д. Альбре, маркиза Монт де Морсан, виконтесса де Фезенсак, хранительница Камино (путь паломников в Сант Яго де Компостелло), Устроительница (кастелянша) Брей, объявлялась совершеннолетней и могла; вступать в брак, равно как и во владения, своими землями, как принадлежавшими ранее французской короне, так и не принадлежавшими оной.
На другом листе пергамента, немного меньшего размера, золотыми и красными чернилами им собственноручно было написано обязательство Хранительницы Камино, гласившее,– «что в случае смерти Виконтессы и отсутствия наследников, равно как, и отсутствия у живых наследников Виконтессы официально подтвержденных прав инвеститурой, на владения виконством Андорра, права управления виконством Андорра, передаются епископату Урхельскому, и только ему».
Стряхнув песок с пергаментов, он с грустью ей сказал,
– Я прошу вас только об одном, простить меня за то, что я не смог признаться вам в любви, а нес эту тайну в своём сердце. Я сохраню её и далее. Необходимый вам документ, вам дан,– «Всё к счастью вашему, к несчастью моему»,– процитировал прелат, лэ своего поэтического, и не только поэтического, противника Теобальдо Шампанского.
Эля вздрогнула, услышав то, что считала своей тайной – строки из лэ, посвященные ей, и написанные для неё, и которые она никому не показывала.
– Но откуда?