6748

Три сорванца так замучили Кристину, что она, вскоре притомившись, уснула за столом, среди разбросанных берестяных листов с каракулями и работой над ошибками. Ребята, как только увидели, что их строгая надзирательница уснула, тихонько скрылись из дома, смотреть, как поновляют фрески в Антониевом монастыре и как монахи в квасоварне квас варят. Как не старалась Людмила, но после вечерней бани волнения дали о себе знать. Кристя поняла, чем взволнована Людмила и после ужина просто сев рядом с ней стала молиться, держа обеими руками перед собой святой образок девы Марии. В молитвах ночь пронеслась быстро поэтому, когда под утро Кузьма стукнул в дверь для того, что бы сообщить о прибытии друзей женщины были готовы выслушать любые дурные новости. Однако Кузьма сообщил обыденно,

– Пришли ватажники, дверь им открывать?

Получив указание открыть дверь немедленно, Кузьма взял свечу и, гремя ключами, открыл дверь.

Когда троица ввалилась в горницу, Кристина захлопала в ладошки от радости, а Людмила со всего размаху заехала Лёхе и Василию по лбу кулаком, а потом обессиленная села, утирая слёзы радости.

– Вот и пойми баб, если выжил, получи в лоб, если утоп, то не получи, и где, правда, – изрёк избежавший расправы, благодаря своему сану, Арсений.

Когда кончились, приличествующие таким моментам, взаимные упрёки и уверения в верности, друзья показали грамотку от Никиты Захарьевича, что из Кучковичей к своему брату Кобыле Захарьевичу, проживающему на Кучковом поле, в своём дворе, подле холма с дубовым бором.

–Надо в дорогу собираться, а как поедем так еще и не решили,– сказала Людмила в знак прощения.

– Чего тут решать. Поедем, через меня, так на лодочке по Веряжке спустимся до Ильменя, там по льду до Мсты, от туда до Верхнего Волока там до Торжка, с Торжка на Волгу, далее по Оке и в Москва реку. Путь известный, в общем. Главное никто не увидит, если сейчас тронемся, – отчеканил Василий.

Он был самый опытный из всех, не раз, ходивший до Суздаля и Владимира на Клязьме, бывал он и в Рязани по делам торговым. В Булгаре тоже был, но проездом. В знак согласия все промолчали. Людка, не мешкая, стала собирать всех в дорогу. Несколько старых заспинных коробов с лямками были признаны ей негодными по причине того, что вид имели не ахти какой. Пришлось Кузьме с мальцами лезть под самую крышу терма и доставать новые короба. В короба Людмила положила съестного. В один положила сушёной рыбы, во второй сушёного мяса, в третий вяленую птицу, в четвёртый сушёных ягод грибов. Все съестные продукты подбирались с таким расчётом, что их можно было легко приготовить, была бы вода да костёр. Ни с тем, ни с другим проблем не предвиделось, зима обещала быть снежной, леса по берегам рек стояли густые. Городки и деревни по пути следования встречались в избытке. Загрузив короба, она принялась собирать одежду на всю компанию. Для одежды она выбрала непромокаемые кожаные мешки, и только положив туда по четыре смены белья, успокоилась. Уставшая она села на лавку в светелке, как вдруг самый младший, из её сыновей, давясь слезами, сказал,

– Мама благослови меня в монастырь с тобой, не хочу без тебя в миру жить.

Мальчики, глядя на сборы, решили, что материнскому терпению пришёл конец, и Бог покарал их за баловство и хроническое непослушание уходом матери из дому в монастырь. Монаха Арсений они приняли за настоятеля, дядю Лёшу – за смотрителя монастырского, а дядю Васю за монастырскую охрану. Поразмыслив над своей сиротской долей, они решили во что бы то ни стало вымолить у матери прощения и оставить её дома. Если же она откажется, то пойти с ней монастырь, но младшенький от волнения и страха одиночества всё перепутал, стал сразу проситься в монастырь, а не молить о прощении. Исправить, что либо в таком состоянии было уже невозможно и два других мальчика молча, встав на колени, протянули свои руки для последнего материнского благословления. Ни кто не ожидал такого, когда дети сознательно в монашеский затвор идут гораздо ранее назначенного богом срока. Картина оказалась настолько трогательной, а самое главное правдивой, что даже Арсений, повидавший на своём монашеском веку много последних прощаний и людского горя не смог смотреть на это, он молча вышел в сени, где стал, истово молится о вразумлении матери Людмилы. Тишину, воцарившуюся в светелке, прерывали только всхлипывания Кристины, вспомнившей своих близнецов Петера и Пауля. Людка на негнущихся ногах подошла к своему сокровищу, обняла всех троих и перекрестясь дала клятву, что до их женитьбы она из дома ни ногой.

– А потом, всё одно уйдёшь?– не унимался младший.

–Конечно, уйду, туда, куда все уходят,– ответили Людмила.

–На небо?

– Ну, да,– не совсем уверенно ответила Людмила сыну.

– Ура, мы тебе божьих коровок с письмами посылать будем,– ободрил маму младший.

– И на том спасибо,– ответила мать.

Отказавшись от поездки, под давлением семейных обстоятельств, Людмила, тем не менее, свой короб и мешок с нарядами оставила Кристине, мало ли, что понадобится, посол ведь всё-таки, и лишнее платье молодой красавице не помешает.