6748

Странный это был праздник, было мало улыбок и веселья, не везде слышался смех и песни. К полудню на трёх играх; лучников, всадников и борцов состязающиеся стороны переругались, а некоторые наиболее ретивые даже подрались. Так силач Ботыр Долгорсурэн проиграл бой шестнадцатилетнему улану Баяну Угли потому, что подвернул правую бросковую ногу на камешке. Стрелок из личной гвардии Чингизхана Мирган Тулой не попал стрелой в кольцо с расстояния тридцать шагов из – за соринки, попавшей в глаз. Любимец лошадей Дамдин Сухе упал с лошади идущей рысью пред началом скачек, так как та не вовремя споткнулась о кустик травы. Везде на любом состязании посольские уланы оказывались победителями в результате таких «несчастий». Эти победы им не понравились, они перед отправкой в неведомое хотели оставить о себе честную память. Победитель Ботыра Долгорсурэна с такой живностью отказался принимать пояс победителя, что невзначай, по недоразумения толкнул локтём побеждённого чуть пониже живота. В ответ, чтобы как-то без грубости и насилия остановить натиск победителя, побеждённый Ботыр Долгорсурэн дал ему щелбан и победитель, плюхнувшись задом в пыль, заплакал от стыда. Через минуту он вскочил и с криком побежал в курень искать меч, заблаговременно спрятанный темником Иртышем по приказу Чормагана, чтобы вызвать обидчика на смертный бой. Похожие случаи случались по всей Орде празднующей Наддом. После полудня, когда количество обиженных и оскорблённых перевалило за сто человек. Обиженные и оскорблённые пришли за истинной к хранителю ясы – военному прокурору или верховному судье, если привести этот титул в соответствии с современной иерархией чинов. Чормаган в походе исполнявший и эту роль – военного прокурора, объявил своё решение или лучше сказать приговор, а точнее приказ, что все обиды причиненные воинами отрядов Илии и Елисея монгольскому войску, будут рассматриваться после завершения посольства.

Обиженные и оскорблённые молча, разошлись по куреням на ночь.

Утром с первыми лучами солнца начался торжественный молебен за успех начинания. Мулла, повернувшись в сторону Мекки, первым вознёс хвалу Аллаху и попросил его быть милостивым с путниками. Затем шаманы звонко ударили в бубны, и молитва к Великому Тенгре вознеслась вместе с дымом жертвенного костра. Отец Суркхаил⁹¹ последним вознес глаза к небу, последним не потому, что христиан не любили, а потому, что ему нужно было дольше готовиться к литургии, чем всем остальным. Живя в Орде на военном положении, которое не терпит медлительности, пастыри вынужденно пришли к взаимопониманию. Так учитывая, что мусульманину для молитвы нужно только снять сапоги и расстелить коврик, на, что времени много не требовалось, он и начинал утренние молитвы. Шаманам нужно только развести костер и нагреть бубен для звонкости, они, поэтому начинали вторыми. Христианскому батюшке, помимо проскомидии нужно было: разжечь кадило для чего нужно найти угли, ими делились не злобные шаманы, батюшка их брал, других то углей горячих не было и хотя бы раз распеться с хором. На все уходило больше времени, чем у мусульман и шаманов – язычников вместе взятых, поэтому пока эти молились и били в бубен, батюшка готовился. Зато, когда все было готово, и служба началась сильный глас, от которого словно от ветра колыхались Ордынские бунчуки, возносил к небесам,

– Спаси ны, Сыне Божий, во святых Дивен Сый, поющия Ти: Аллилуия. А правоверные в купе с язычниками и огнепоклонниками любовались красотой голоса и обряда, не мешая его плавного течения.

После обязательных молитв ко всем хорошим богам, Чормаган подошел к сидящим на конях Илии и Елисею, и вручил каждому по трёхбунчужной хоругви. С этого момента они представляют Орду в далёких землях и хоругвь в их руках это символ Орды. Для монгола нет разницы между победоносным стягом Чингиз хана и этими знамёнами. За поругание того или другого полагалась смерть.

Илия и Елисей подняли знамена в знак принятия власти и начала своей миссии. Орда построилась по куреням, воины, молча, подняли над головами сабли в знак почтения и прощания. Когда посольства скрылись с глаз, а войска разошлись по своим делам, войны старались не смотреть друг другу в глаза, что бы как бы невзначай не смутить боевого товарища своими слезами.

Раббан – ага страдал больше всех, в возбуждении он бродил по Орде три ночи подряд, пока Харун бин Тума аль-Малати не дал ему опиумной настойки. Он проспал два дня. Сон старика был тяжёл, несмотря на принятое лекарство и заботы друзей. На третий день полог его юрты отодвинул Абу Мухаммад Муслихом ад-Дин ибн Абд Аллахом Саади. Он вошел к Симеону в сопровождении священника Суркхаила. Саади был в одежде странника с сумой и посохом. Священник в мирском в сапогах, коротком кавалерийском камзоле и прямым китайским мечом династии поздней Тан, на правом боку, он был левша. Больной сухими губами пытался произнести слова приветствия, но смог сказать только,

– Салям.