6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

- Он взял с меня слово, что я в течение месяца после его смерти женюсь на мисс Гвендолин Уинтроп, дочери графа Стоунвейла. Стоунвейлы – знатный и благородный род, хотя, может быть, и не такой древний и знатный, как Грандчестеры. К тому же, Гвендолин была единственной наследницей графа, и за ней давали большое приданное. Мы встречались несколько раз на светских раутах и были официально представлены друг другу, но я никогда не обращал на нее внимания, поскольку ни красотой и ни умом она не отличалась. Зато была богатой наследницей знатного рода. Это было идеальное сочетание в глазах моего отца, все, о чем он мечтал для своего единственного сына, – в голосе герцога проскользнули нотки усталости, горечи и сожаления. – Все, что имело для него значение. А то, что я не испытывал к ней никаких чувств, то, что я любил другую и у меня был сын от этой женщины, его внук, пусть и незаконнорожденный, разумеется, не имело никакого значения. Впрочем, имеет ли смысл снова вспоминать и сожалеть об этом? Прошлое не изменить. Как бы то ни было, я дал слово. Когда я понял, что попался в хитроумную ловушку, расставленную умирающим стариком, сыгравшим на моих чувствах, было уже поздно, – Ричард чуть усмехнулся, глядя застывшим пустым взглядом куда-то в пространство. – Даже на пороге смерти он не отказался от своих планов. Тогда я пришел в ярость. Но сейчас я начинаю понимать, почему он так сделал, и не могу винить его за это. Он действительно верил, что так будет лучше для меня. А, в общем, какое теперь это имеет значение? Я дал слово. Кроме того, это было не просто обещание, но последнее желание умирающего. Я не мог не исполнить его. Даже ради тебя. И я это сделал. Я вернулся в Америку и сообщил тебе, что между нами все кончено. Я до сих пор помню твой взгляд, когда я сказал тебе это. Я помнил его все эти годы. Ужас… Боль… Неверие… Шок. Я сделал тебе больно, Лин. Но и себе тоже. И неизвестно, кому из нас было больнее в тот день: тебе, услышавшей это так неожиданно, но имевшей шанс забыть о прошлом и начать все сначала… или мне, знавшему правду, но потерявшему тебя навсегда и понимавшему, что я никогда не смогу забыть тебя. Вечный спор: что лучше – истина или ложь. Я вернулся в Англию и спустя месяц женился на мисс Уинтроп. Клятва была выполнена. Ты, кажется, надеешься, что все это время я был несчастлив? В таком случае, ты должна быть довольна, Лин. Если это принесет тебе покой, удовлетворение и хоть как-то облегчит твою боль и обиду – я не был счастлив. Ни единого дня, ни единой минуты, ни единого мгновения за эти пятнадцать лет, что прошли с тех пор, как я сказал тебе, что между нами все кончено, и до этой ночи – я не был счастлив. Я не любил Гвендолин, и она знала об этом. Я сказал ей об этом в тот же день, когда сделал предложение. Я не собирался притворяться и лгать ей, играя в какие-то чувства, поэтому рассказал ей о тебе и Терри. А может быть, я надеялся, что, узнав об этом, она откажется выйти за меня замуж и тогда я со спокойной совестью смогу вернуться к тебе и сыну? Но моя пылкая исповедь о любви к другой и безразличии к ней не произвела на нее никакого впечатления. Гвендолин была истинным ребенком высшего света, воспитанным и живущим в точном соответствии с его неписанными правилами. Любовь ее не интересовала. Только приличия. А по меркам великосветских условностей ей грозило остаться старой девой, поэтому все, чего она хотела – выйти замуж. Любой ценой. А герцог Грандчестер был просто блестящей партией. Она совершенно спокойно выслушала меня и… согласилась. Я был вне себя от отчаяния и ярости, но, увы, ничего не мог изменить. Странная ситуация, ты не находишь? Ты только что обвиняла меня в том, что мы, мужчины, правим миром, что мы всесильны, а вы вынуждены лишь подчиняться нашим решениям. Но в тот момент я, обладавший одним из самых высоких титулов в Англии, властью, влиянием, богатый, знатный, которому, казалось, подвластно вся и все, был бессилен. И спустя месяц в соборе святого Павла состоялась торжественная церемония бракосочетания герцога Грандчестера и мисс Уинтроп, – Ричард криво усмехнулся. Казалось, он уже не осознает, где и с кем находится. Сейчас он был далеко. В прошлом. В том оставшемся позади дне, когда он стоял перед алтарем и давал клятву любви и верности женщине, которую не любил. – Гвендолин была счастлива. Она буквально светилась от радости и гордости. Впрочем, это объяснимо, ведь ее мечта сбылась. Все было так, как она хотела: роскошное подвенечное платье, пышный кортеж, множество гостей, родовитый, молодой, богатый жених, цветы и поздравления, венчание в соборе Лондона, где венчаются особы королевской крови, пышный шумный праздник. Но мне все это напомнило церемонию кровавого и жестокого жертвоприношения какому-то языческому богу. Церемонию, на которой мне предназначалась роль жертвенного животного. Смешно, не правда ли? Я был в ярости. В итоге, едва закончилось венчание, как я объявил, что не собираюсь участвовать в этом фарсе, разыгрывая из себя счастливого новобрачного, и немедленно уезжаю в одно из своих самых далеких поместий, в Шотландию. Гвендолин была в гневе и объявила, что не поедет со мной. Я был даже рад такому повороту событий, поэтому не стал настаивать, а заявил, что она может поступать, как ей вздумается, и уехал. Два года мы жили раздельно: я – в небольшом и тихом поместье в Шотландии, изредка объезжая остальные владения, а Гвендолин – в Лондоне, и ни разу не видели друг друга. Поначалу финансовые дела и управления землями Грандчестеров и Стоунвейлов отвлекали меня, но постепенно они стали обыденностью, превратились в привычку, ярость улеглась. Постепенно я даже начал понимать отца. Он действительно считал, что так будет лучше, и поступал сообразно этому. В его представлении, женившись на Гвендолин Уинтроп, я обретал все, что он желал для меня. Все, что имело для него значение, что составляло в его понимании счастье. Время шло. Тоска и одиночество становились все сильнее. Я больше не мог оставаться в Шотландии, в этом пустом доме, заполненным безмолвными слугами, которые бесшумными тенями скользили по коридорам, выполняя свою работу и стараясь лишний раз не беспокоить хозяина. Иногда мне казалось, что еще секунда – и я сойду с ума от этой тишины. Мне ужасно хотелось увидеть тебя и Терри. Хотя бы еще один раз. И в то же время я понимал, что если я вновь увижу вас, если я вновь коснусь тебя, то уже не смогу отказаться от этого. Но у меня больше не было на это права. Я не мог поступить так. Это было бы нечестно. И по отношению к тебе, и по отношению к Гвендолин. В конце концов, она была не виновата в том, что сделал мой отец. Ты же тоже не заслуживала положения любовницы, а большего я не мог тебе предложить. Я снова был в ловушке, в которую попал по собственной глупости и наивности. Я сходил с ума. И тогда меня вдруг озарило – Терри! Наш с тобой сын. Он был так похож на тебя. Да, я знаю, что со стороны это выглядит жестоким и эгоистичным. Наверное, так оно и есть на самом деле. Но в тот момент для меня это был единственный способ не свихнуться. Можно сказать, что, в каком-то смысле, у меня не было выбора. Я снова приехал в Америку и, дождавшись удобного момента, забрал его. Не буду лгать, я понимал, что поступаю жестоко и несправедливо, но убедил себя, что делаю это не только для себя, но и ради блага нашего сына. В какой-то мере это правда. В то время у тебя было сложное положение. Мне было известно об этом. То, что я не видел тебя все эти годы, вовсе не означает, что я не знаю, что с тобой происходило. В тот момент ты перебивалась случайными ролями. Я бы с удовольствием помог тебе, но не сомневался, что ты не примешь от меня ничего. Тебе самой было тяжело, что же в таком случае ты могла дать нашему сыну? И я забрал Терри. Я мог дать ему многое из того, что никогда бы не смогла дать ему ты, – твердо повторил Ричард и, повернувшись, взглянул ей в глаза. На лице Элеоноры отразилось величайшее возмущение, почти ярость. Она уже открыла рот, чтобы заговорить, но он не позволил ей этого и настойчиво продолжил. – Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, Лин. Я все понимаю. Но если ты успокоишься и подумаешь, то поймешь, что я прав. Я мог дать ему обеспеченное детство, приличный, постоянный дом, лучшее образование. Все, что можно было купить за деньги. И я любил его. Да, любил, продолжаю любить и буду любить всегда. Он был моим сыном и единственным человеком на земле, который тоже любил меня. И в то же время он был частью тебя. Женщины, которую я любил больше всего на свете. Глядя на него, я часто видел твой образ. Терри был мне нужен. Очень нужен. Но я знал, что помимо материального благополучия, которое я мог ему дать, он нуждается в любви и ласке матери. И я надеялся дать ему и это. Вернувшись в Англию, я приехал к Гвендолин и предложил ей сделку: она должна будет стать матерью Терри и заботиться о нем, взамен я признаю ее своей женой, и мы будем жить вместе, как настоящая семья. Не слишком благородный способ, но она знала, на что шла, когда дала согласие стать моей женой. У Гвендолин не было выбора: несмотря на то, что прошло уже больше двух лет, в городе по-прежнему гуляли сплетни по поводу моего скандального исчезновения с праздника в честь собственного бракосочетания и нашего раздельного проживания. Она согласилась. В какой-то миг я даже поверил, что все будет хорошо. Что мы станем, может быть, не слишком любящей, но вполне нормальной семьей. Но Гвендолин так и не смогла стать нашему сыну второй матерью, полюбить его. А затем у нас родился наш с нею первый сын, и все стало еще хуже. Она придиралась и изводила Терри по любому поводу. Каждый его поступок, каждое его слово, даже само его присутствие раздражало ее. Я пытался, как мог, оградить его от этого, но это не всегда получалось. К тому же, я не мог находиться рядом с ним двадцать четыре часа в сутки. Ты обвиняешь меня в том, что я не давал тебе видеть сына, чтобы сильнее ранить тебя, но на самом деле я делал это только для того, чтобы лишний раз не злить Гвендолин. Не ради себя. Меня ее гнев и раздражение не трогали, но за каждый мой промах она рано или поздно отыгрывалась на Терри. Представь себе, во что бы она превратила его жизнь, если бы я позволил вам встречаться. Время шло. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Если я проявлял к сыну хоть малейший знак внимания, это приводило Гвендолин в неистовую ярость. Напряжение становилось невыносимым. Мы жили словно на пороховой бочке с зажженным фитилем, готовой взорваться каждую секунду. И взрыв был лишь вопросом времени. Чтобы хоть как-то защитить Терри, я стал держаться от него подальше, не проявляя к нему ни малейшего интереса, а когда мы вдруг встречались, то держался подчеркнуто холодно и равнодушно. Это подействовало. Гвендолин успокоилась. Но это затишье не могло продлиться долго, и я понимал это. Поэтому как только Терри достиг подходящего возраста, я отправил его учиться в колледж. Гвендолин была просто счастлива. К тому времени она уже не могла выносить даже вида Терри. Впрочем, Терри отвечал ей тем же. Иногда мне казалось, что он нарочно ведет себя так несносно, грубо и отвратительно, чтобы лишний раз позлить ее. Самое ужасное, что я не мог винить и наказывать его за это, поскольку понимал, что на самом деле он лишь защищается. Мне не хотелось расставаться с ним. Несмотря на внешнюю холодность и безразличие, он был моим любимцем, и Гвендолин это чувствовала. Я отчетливо помню тот день, когда он уехал. Шел дождь. Я не вышел, чтобы проводить его. Я стоял у окна библиотеки, где обычно работал, и наблюдал за ним. Терри был без шляпы, в простом темном плаще. Он шел очень прямо, вызывающе вздернув подбородок и не глядя по сторонам. И только у самой кареты он обернулся и посмотрел на то окно, у которого стоял я. А затем отвернулся и сел в экипаж. Я не мог часто навещать его в колледже, но деньги могут очень многое, и я знал почти о каждом шаге Терри. Впрочем, его поведение в стенах этого учебного заведения не улучшилось ни на йоту, а строгие правила, казалось, лишь провоцировали его безумные, вызывающие эскапады. Но я был почти рад этому, поскольку каждая его проделка давала мне возможность приезжать в колледж и видеть его. Только вот Терри не желал видеть меня. Часто во время моих визитов он исчезал, так что никто не мог его найти, и появлялся только после моего ухода. Так прошло еще несколько лет. А потом была та поездка в Шотландию. Я знал, что ты отправилась вслед за ним, как и то, что ты попытаешься увидеться с ним, но предпочел не вмешиваться. Где-то в глубине души я даже хотел, чтобы вы встретились. С каждым днем его поведение становилось все хуже и хуже. Я не мог справиться с Терри. Я надеялся, что, может быть, тебе это удастся. И тебе удалось. Вы помирились, и вскоре Терри сбежал из колледжа и отправился в Америку. Гвендолин буквально светилась от счастья, когда узнала об этом. Вот и все, – Ричард поднял голову и посмотрел на стоящую перед ним женщину, в ее распахнутые удивленные глаза. – Теперь ты знаешь все, Лин. Всю правду. Если эта дурная, наполненная болью и горечью комедия ошибок принесла тебе желаемое удовлетворение и покой, я рад.