- Отнюдь, – невозмутимо возразил Нил и чуть улыбнулся. – Нам всем иногда нужно выговориться. Просто поговорить с кем-то, пусть даже с совсем незнакомым человеком, чтобы освободиться от груза эмоций, воспоминаний или чтобы просто разобраться в происходящем вокруг, а, быть может, в самом себе. Но, к сожалению, не всегда мы находим время, чтобы сделать это, или, что еще более важно, человека, готового нас выслушать. Все вокруг становится проще и яснее, если выразить это словами, – заметив удивление, отразившееся на лице графа, Нил понимающе улыбнулся и пояснил. – К сожалению, это не мои слова. Они принадлежат вашему брату. Вы так тепло говорили о нем. Чувствуется, что он был вам очень дорог.
- Да, – согласился Жак-Франсуа и, усмехнувшись, покачал головой. – Очень. Я тяжело пережил его уход. Никак не могу понять: почему он так поступил? Ушел, не сказав ни слова. Не прощаясь… Словно я и все остальные для него ничего не значили. Какое-то время я даже злился на него. Глупо, я знаю. Но тогда, в восемь лет, мне так не казалось. Я был обижен и ужасно зол. И ничего не хотел знать. И лишь позже, когда я стал старше, начал понимать, почему он так поступил. Наверное, окажись я на его месте, то сделал бы точно так же: ушел, не сказав никому ни слова. Так проще и легче. И для того, кто уходит, и для тех, кто остается. Прощание лишь усиливает боль и тоску расставания. Да и что он мог сказать? Нередко мы сами не знаем толком, почему и зачем поступаем так или иначе, не говоря уже о том, чтобы объяснить окружающим причины наших поступков. А прощание… Что ж… Иной раз сказать «прощай» – это простое короткое слово – едва ли не самая сложная вещь в жизни. Вероятно, так чувствовал себя и Крис, когда уходил. А быть может, не хотел все усложнять. Тяжело расставаться с теми, кто тебе дорог. Смотреть в их лица и понимать, что видишь их в последний раз. Видеть их боль и слезы, знать, что причина этому – ты, и в то же время понимать, что иного пути нет. А быть может, он боялся, что ему помешают. Вне всякого сомнения, узнай отец о планах Криса, он бы не позволил ему уйти. И один Бог знает, чем бы это закончилось, так что, может, оно и к лучшему, что все так вышло. Не знаю, как сложилась его жизнь, но если бы он не ушел тогда, то, вероятно, ушел бы позже, или отец в конце концов сломил бы его. Кроме того, то, что он не попрощался, дало мне надежду, что когда-нибудь он вернется. И все эти годы я жил этой надеждой. Прощание же означало бы, что мы больше никогда не увидим его. Прощание – это конец. Точка в конце предложения, после которой ничего нет и никогда не будет. Поэтому сейчас я даже благодарен ему за то, что он ушел вот так, тихо, не говоря никому ни слова и не омрачая наши и свои воспоминания горечью прощания. Он оставил нам надежду. Надежду, что однажды он вернется. И он вернулся. Не так, как я надеялся, но все же вернулся.
- Мне очень жаль, – тихо произнес Нил.
- Да, – по губам графа скользнула призрачная грустная улыбка. – Мне тоже очень жаль. Но ничего уже не изменишь. Все есть так, как есть. Отца больше нет. И Криса тоже. Кто прав, кто виноват – больше не имеет значения. С мертвых не спросишь. Пусть покоятся в мире. Спасибо вам, мистер Лэганн.
Брови Нила поползли вверх, а в глазах отразилось бесконечное удивление.
- За что?
- За возможность поговорить о брате, – Жак-Франсуа улыбнулся. – Вы не поверите, но за восемнадцать лет я впервые вот так спокойно и открыто говорю о нем.
Изумление на лице Нила сменилось откровенным неверием и замешательством.
- Вы правы, – пробормотал он. – В это трудно поверить.