При одной только мысли о Шанталь Элиза почувствовала, как внутри зашевелились ярость и презрение, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
«Не время злиться! Нужно что-то делать. И я знаю, что я сделаю!»
Поднявшись, Элиза решительно направилась к стоящему в углу небольшому изящному бюро из черного, инкрустированного перламутром дерева и, открыв один из ящиков, вытащила оттуда толстую, перевязанную лентой папку. Затем она снова опустилась на пуф перед зеркалом и раскрыла ее. Внутри оказалось множество газетных вырезок. Судя по пожелтевшим от времени, потертым и потрепанным по краям листам, они были старые. По губам Элизы скользнула злая и в то же время чрезвычайно довольная усмешка. Это были статьи и заметки из светских колонок. Она своими руками вырезала их из тех самых парижских газет, что дала ей Дэйзи несколько месяцев назад. В каждой из них речь шла о Шанталь, о ее прошлом. О том самом скандальном прошлом, о котором насмешливо поведала ей в тот далекий день Дэйзи и о котором никто в Чикаго даже не догадывался. То, что она держала сейчас в своих тонких изящных пальчиках, было живейшим, явным и совершенно неоспоримым доказательством того, что женщина, которую боготворил весь Чикаго – от нищего на церковной паперти, любующегося ее изображениями на афишах, которыми были увешаны все улицы, до самых богатых, благородных и уважаемых аристократов высшего света, от театралов, повес и франтоватых прожигателей жизни до светских львов и удачливых бизнесменов – актриса, красоте и таланту которой поклонялся весь бомонд, которой восхищались мужчины и которой завидовали женщины, в Европе была отнюдь не такой невинной, безупречной и неприступной, какой хотела казаться и какой ее знали в Америке. О, нет, эта женщина была отнюдь не ангелом... Скорее, наоборот!