Элиза аккуратно сложила газетные вырезки в папку и перевязала ее лентой. Поднявшись, она достала из шкафа подбитые мехом пальто и шляпку и, взяв папку, решительно вышла из комнаты.
Опираясь локтями на темную гладкую поверхность громоздкого письменного стола и запустив пальцы в густые пряди цвета золота, Альберт сосредоточенно изучал присланный Арчи отчет о последних биржевых торгах, прошедших в Нью-Йорке. Сам Арчи все еще был там, затем ему предстояла поездка в Бостон, а потому вернуться он должен был не раньше следующей недели.
Внимательно изучив таблицы стоимости акций различных компаний, Альберт принялся сверять цифры, представленные в отчете, с газетными биржевыми сводками, пытаясь предугадать, как будет складываться ситуация на рынке ценных бумаг в ближайшие недели. Увы, теперь даже такой краткосрочный прогноз было сделать очень и очень сложно, почти невозможно. Окончание войны естественно и закономерно отразилось на экономике почти всех стран и особенно тех, кто принимал в ней самое живое и непосредственное участие, в очередной раз перевернув мировой рынок с ног на голову. Ситуация менялась с умопомрачительной скоростью, и уследить за всеми изменениями, а тем более правильно оценить их значимость и принять верное решение было невероятно сложно, поэтому работы значительно прибавилось. К тому же, работать приходилось на порядок напряженнее и внимательнее, чем раньше.
В дверь тихо постучали.
- Войдите, – не отрываясь от изучения очередной биржевой сводки, произнес Альберт, предположив, что это мог быть только его второй после Арчи помощник, а также секретарь и шофер – Джордж.
Дверь бесшумно открылась и так же бесшумно закрылась, но вместо привычных тяжеловато-размеренных шагов Джорджа царящую в кабинете тишину наполнил легкий стук каблучков и тихий шелест шелка.
- Доброе утро, дядюшка, – мягко произнес знакомый женский голос.
Альберт поднял голову и удивленно воззрился на замершую перед его столом Элизу. В комнате повисла напряженная тишина. Девушка была одета в элегантное отороченное серебристой норкой пальто, из-под длинных пол которого кокетливо выглядывал краешек платья из роскошного переливчато-золотистого шелка.
«Пожалуй, слишком роскошного для столь раннего часа», – машинально отметил Альберт, мимолетно скользнув ошеломленно-растерянным взглядом по ее высокой стройной фигуре.
Роскошные длинные волосы цвета начищенной меди были, как всегда, тщательно причесаны, завиты в локоны и сияющим водопадом струились по плечам девушки. На фоне белизны ее кожи и серебристого мерцания меха они казались живым пламенем.
«Ну, просто идеал леди из высшего общества», – невольно подумал Альберт и сам удивился раздражению, которое охватило его при этой мысли.
Мисс Элиза Лэганн, бесспорно, была очень красива. Более того, она выглядела идеально. Пожалуй, даже слишком идеально. Каждый завиток в ее прическе, каждая складочка ее пальто и даже меховые ворсинки несчастной норки, которой был отделан этот шедевр портновского искусства, занимали свое исключительное, заранее определенное, тщательно продуманное и точно рассчитанное место. И даже медное сияние великолепных локонов казалось каким-то неестественно идеальным. Все эти мелочи неуловимо сливались друг с другом, складываясь в единый образ. Образ леди. Но изумленно созерцавшему все это совершенство Альберту почему-то вдруг вспомнилась копна вьющихся непокорных волос цвета спелой пшеницы, едва удерживаемая у висков тонкими красными ленточками, которыми свободно и ласково играл ветер. Или другая такая же густая и блестящая, но цвета воронова крыла, что плавно и тяжело падала на хрупкие точеные плечи, окутывая их белизну волной мрака. Даже столь же тщательно расчесанные и аккуратно уложенные в простую строгую прическу волосы Анни Брайтон казались более живыми и красивыми, чем этот роскошный, сияющий подобно огненному шелку водопад. И внезапно Альберт отчетливо понял, чего именно не достает облику Элизы и что вызвало его раздражение. Идеальному образу, который она создавала с такой тщательностью и старанием, не хватало простоты и естественности. Гармонии. Той самой гармонии, которая дается человеку в момент его рождения и источником которой является сама природа. Естественной красоты, которую не в силах заменить никакие, даже самые искусные ухищрения и без которой невозможно истинное совершенство. Всего того, что он ценил больше всего в жизни и к чему всегда стремился.