6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

- Вот и прекрасно, – вслух произнесла она, одарив все еще пребывающую в замешательстве подругу своей самой очаровательной, добродушной и мягкой улыбкой так, словно и не угрожала ей еще мгновение назад, а всего лишь отпустила несколько ничего не значащих замечаний о погоде или очередном чаепитии. – А теперь, если не возражаешь, я, пожалуй, пойду домой. Только сейчас вспомнила, что бабушка Элрой пригласила меня сегодня вечером к себе на чашечку чая, а она очень не любит, когда опаздывают. До встречи, – сделав несколько шагов, Элиза обернулась. – И помни: никому ни слова!

- До свидания, – пробормотала ей вслед совершенно ошеломленная Дэйзи.

Элиза неторопливо дошла до перекрестка, свернула за угол и почти бегом бросилась к ближайшему наемному экипажу.

- В Лэйквуд! – крикнула она кучеру, запрыгивая на подножку. – Я заплачу, сколько скажете, но вы должны доставить меня туда как можно быстрее!

- Но я не знаю, где находится это место, мисс.

- Езжайте по восточной дороге, – раздраженно пробурчала Элиза, устраиваясь на скамье. – Когда окажемся за городом, я скажу, куда ехать дальше.

В комнате было темно. В бездонно-черном небе за огромным французским окном, искрящимся серебристыми морозными узорами, ярко светились звезды.

«К холоду», – отрешенно отметила про себя Шанталь, глядя на льющие призрачный серебряный свет точки.

Зябко поежившись, хотя в комнате было очень тепло, она медленно перевела пустой застывший взгляд на украшенный изящной лепкой потолок. Внутри было холодно. Так же холодно, как за этим огромным, от пола до потолка, окном. Холодно, пусто и тоскливо. А еще она чувствовала себя усталой. Не просто усталой, а разбитой усталостью. Словно хрустальная ваза, швырнутая на камень и разлетевшаяся вдребезги. Она отчетливо ощущала каждый из мириадов этих серебристых осколков, вопящих от боли всеми своими гранями, словно бы живыми ранами. Холодно, пусто и тоскливо. Так тоскливо, что хотелось рыдать и выть на луну, словно волчица. Но слёз почему-то не было, а стон застывал в горле, словно бы стиснутом рукой судьбы. И она в который раз покорилась этой безжалостной руке. Глаза и горло горели и ныли, словно с них содрали кожу и посыпали солью. Но еще сильнее болело сердце. Боль шевелилась внутри подобно грозовой туче, билась в сознании, как морские волны о скалы, и отступала неузнанной, непонятой, непринятой. Ее стонущие отголоски долетали и тут же растворялись в тишине и пустоте темного и почти отсутствующего сознания.