6fe33687fe1e42e8f005473e4c927e62

- Нет, но была близка к этому, – осуждающе заметила она. – Я уже начала волноваться. Господи, Кенди, и когда ты только научишься порядку и дисциплине!

- Очевидно, никогда, – улыбнулась в ответ на эту, очевидно, ставшую уже привычной тираду Кенди и озорно подмигнула подруге. – Такая уж я есть – и ничего с этим не поделаешь. В конце концов, моя рассеянность никак не сказывается на работе, не правда ли? Тогда так ли уж это важно? К тому же, я все-таки не опоздала.

Флэнни нахмурилась, но не нашла, что возразить, а потому махнула рукой и пробормотала:

- Если бы это видела Мэри-Джейн, уж она наверняка нашла бы, что тебе сказать по этому поводу. Она не раз говорила, что медсестре непозволительно быть рассеянной, забывчивой, бегать и суетиться. Мы должны четко, спокойно и методично выполнять свою работу. Только тогда мы станем хорошими медсестрами.

- А разве я хоть раз нарушила это правило? – искренне удивилась Кенди.

- Ты постоянно его нарушаешь, – невозмутимо констатировала Флэнни. – Я бы даже сказала, что ты олицетворяешь антипод этого правила. И извиняет тебя лишь одно: ты делаешь это не умышленно, а потому, что ты такая по сути. Сумасбродство, хаос и импульсивность – это часть тебя. И ты сеешь их всюду вокруг себя, как тучи дождь.

- Ты преувеличиваешь, – обижено надулась Кенди.

- Отнюдь нет, – все также строго и спокойно ответствовала Флэнни, но тут же, чуть смягчившись, добавила. – Но, как ни странно, все твои безумства идут на пользу. Если не тебе, то окружающим. Наверное, потому что все твои поступки идут от чистого сердца.

От этой скрытой скупой похвалы лучшей ученицы школы медсестер Мэри-Джейн щеки Кенди полыхнули румянцем смущения и удовольствия.

- Спасибо, Флэнни, – пробормотала она. – Я постараюсь быть сдержанней и не суетиться.

- Можешь не стараться, – пожала плечами та. – У тебя все равно не получится. Человек может измениться, но никогда не сможет стать другим человеком. Мы такие, какие есть – это замечательно. Так и должно быть. А теперь пошли. Доктор Леонард, должно быть, уже заждался, а он, как ты помнишь, очень не любит, когда опаздывают.

- Да, верно, – кивнула притихшая Кенди, послушно следуя за подругой.

Остановившись перед дверью, ведущей в кабинет начальника госпиталя Святого Иоанна, Флэнни поправила выбившийся у виска локон и решительно постучала.

- Войдите, – донесся из-за двери знакомый звучный бас.

- Добрый день, доктор, – мягко произнесла Флэнни, входя в кабинет.

- Здравствуйте, доктор Леонард, – повторила вошедшая следом Кенди.

- Кенди! Флэнни!

Доктор Леонард неуклюже выбрался из глубокого кресла, стоявшего за массивным столом, и поспешил к ним навстречу. Остановившись перед ними, он с минуту радостно и как-то неверяще смотрел то на одну, то на другую, темные глаза под сурово насупленными по привычке седыми бровями подозрительно блестели. А затем быстро и по-отечески крепко обнял их на мгновение, сразу обеих, прижав к себе, словно не собирался больше отпускать, но тут же неловко отстранился, словно устыдившись собственного искреннего порыва и несдержанности, и отвел взгляд.

“А он совсем не изменился”, – растроганно подумала Кенди, чувствуя как на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Только сейчас, в этом маленьком аскетично обставленном кабинете с высоким, словно уходящим в небо, потолком, огромными окнами и воздухом, пропитанным запахом лекарств, она вдруг ощутила себя дома. Только сейчас она поняла, что действительно вернулась из далекой, полуразрушенной, истекающей кровью и страданием чужой Франции в свою страну, в свой Чикаго, где всё было таким родным и знакомым. Где было столько воспоминаний, столько друзей, столько всего хорошего и плохого, что хотелось одновременно и плакать, и смеяться.

“Да, он совсем не изменился, – снова подумала она, глядя на безуспешно пытающегося скрыть радость и вернуть себе угрюмый и строгий вид доктора Леонарда. – Разве что седины стало больше. И морщин. Впрочем, наверное, так и должно быть. Прошел ведь целый год. И, судя по всему, для тех, кто остался здесь, этот год был ничуть не легче, чем для нас там. К тому же, они все наверняка очень за нас переживали. Особенно доктор Леонард и Мэри-Джейн. Это сразу видно. А всегда так старались выглядеть строгими и неумолимыми. Должно быть, в воспитательных целях”.

При этой мысли Кенди ощутила, что вот-вот не выдержит и рассмеется во весь голос. Она попыталась подавить столь неподходящее для царящих в кабинете торжественности, строгости и благочиния проявление эмоций, но не удержалась и тихонько хихикнула. Услышав смешок, Флэнни удивленно покосилась на нее и неодобрительно нахмурилась, а доктор Леонард – суровый, непреклонный блюститель правил приличия доктор Леонард – неожиданно улыбнулся в ответ, но тут же напустил на себя прежний “приличествующий положению” внушительный вид.

В комнате повисла неловкая пауза. Наконец, спохватившись, доктор посторонился и указал на стоящие перед столом стулья.

- Проходите, присаживайтесь, мисс Гамильтон, мисс Уайт.