Читаем 7 способов соврать полностью

– Прекрасно, – говорю я.

Протолкнувшись мимо сестры, я выхожу из комнаты, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.

Лукас Маккаллум

В понедельник в школе я, кажется, то и дело наталкиваюсь в коридорах на всю ту же пятерку. Сестры Скотт, Мэтт, Валентин. Потом и сама Джунипер. Они идут мимо, улыбаясь или с невыразительными лицами, тыча кнопки на своих телефонах или смеясь с друзьями. Мне вдруг подумалось, что люди редко показывают окружающим, что они чего-то боятся.

Каждый раз, когда я встречаюсь взглядом с кем-то из них, секрет Джунипер так оглушительно орет в голове, что у меня ощущение, будто этот крик слышат все вокруг. Меня захлестывает чувство вины, поднимающееся, как ртуть в термометре, хотя я и сам не пойму, за что должен укорять себя. За молчание? Но, донеси я на Гарсию, мне, скорее всего, легче не стало бы.

Чувство вины сопровождает меня с детства. Если твои родители альтруисты, трудно смириться с мыслью о том, что сам ты по натуре эгоист. Помнится, стыд был моим вечным спутником в начальной школе, в ту пору, когда я припрятывал в парте карандаши или не делился завтраками с другими детьми. Сейчас я лучше контролирую свои эмоции, но чувство вины по-прежнему вспыхивает быстро, как спичка. Я всегда за что-то извиняюсь. Постоянно сомневаюсь в своих поступках. Увижу чье-то сердитое лицо, и мне кажется, что это я все испортил, что это я несу ответственность за войну, за бедствие, за любое малейшее зло.

Поэтому, естественно, я впадаю в панику, когда Клэр ловит меня у моего шкафчика на перемене между первым и вторым уроками.

После событий субботнего вечера мне уже не кажется важным то, что Клэр узнала обо мне, но сейчас беспокойство охватывает меня с новой силой. С той самой минуты, как Мэтт извинился передо мной, я понимал, что рано или поздно мне придется с ней объясниться. Вчера мне следовало бы поберечь силы, а не гулять допоздна, веселясь и катаясь на машине с Валентином. Я хотел узнать его получше.

Думая о нем, я нервничаю. Очень интересный парень. Я готов общаться только с ним, с ним одним. Хочу смешить его, хочу ловить каждое его слово и записывать в свой дневник. Он – уравнение, которое я не хочу решать.

– Привет, – здоровается Клэр. – Нужно поговорить, – резко бросает она.

Я внимательно ее рассматриваю. Взгляд пылает. Сегодня она использовала зеленую подводку, на ресницах, как обычно, толстый слой туши, на веках – тени с блеском – гипнотически причудливое сочетание вкупе с бледно-голубой радужной оболочкой ее глаз. Клэр негибкая, упертая, по-своему сумасбродка. После того как мы расстались, жизнь для меня на какое-то время обрела пьянящую сочность.

Она ведет меня куда-то. В конце концов мы останавливаемся под лестницей в старом крыле. В грязное окно сочится серый свет. Я непроизвольно отмечаю признаки, предрекающие тяжелый разговор, и он еще неизвестно чем кончится.


• Руки Клэр сложены – предвещает крик.

• У нее подергивается правая ноздря – значит, пытается контролировать себя.

• Мое внимание рассеяно – я не в состоянии защитить себя.


Клэр начинает без прелюдий. Она это умеет.

– Давно ты это понял?

– М-м, в восьмом классе.

Клэр зажмуривается, на веках образуются тоненькие складки со скоплениями блесток. Она делает глубокий вдох, потом еще один.

– Как ты узнал?

– Вообще-то, первый раз я влюбился в парня, когда мне было, наверно, лет девять, но тогда я еще не сообразил, что к чему. В восьмом классе я услышал про пансексуализм, и это наиболее близко…

– Так ты кто – пансексуал?

– Это означает, что я мог бы увлечься человеком любой половой принадлежности.

– То есть ты бисексуал.

– Это не совсем то же самое. Я… в общем, существуют не только мужчины и женщины. Есть люди другой гендерной принадлежности. Слушай, ты смотришь на меня так, будто я рассказываю тебе об инопланетянах.

– Ты о чем вообще? Что еще за другая гендерная принадлежность?

– Видишь ли, пол – понятие, придуманное обществом. Я не имею в виду пол биологический – это совсем другое. Речь о том, что весь род людской строго поделен на мужчин и женщин, но если ты, например, нечто среднее, то не подпадаешь ни под одно из этих двух определений. Так вот…

– Лукас…

– …пансексуалов могут привлекать люди любой гендерной принадлежности – мужчины, женщины, бисексуалы. Об этом можно почитать, если…

– Лукас!

– Что? Что еще?

– Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – заявляет Клэр. – Уймись на минутку, пожалуйста. Давай просто… да не бойся ты, я не кусаюсь.

Какое-то время мы оба молчим. Клэр собирает волосы в пучок. Они у нее огненно-оранжевые, в сухом воздухе трещат, электризуясь. Меня не покидает ощущение нереальности происходящего. Мне с трудом верится, что я говорю с ней об этом.

Клэр смотрит на меня скептически.

– Окей, ладно. Тогда откуда ты знаешь, что ты не бисексуал? Ты встречал кого-нибудь, кто считает себя… ну, ты понимаешь… не девчонкой или не парнем?

Перейти на страницу:

Все книги серии 13 причин

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза