Герман из класса химии. Ляна из класса математики. Бейли, мой партнер в эстафете. Никто из них не говорит ни слова. Мое сердце – старый, жалкий, сдувшийся шар.
Я занимаю место на заднем сиденье в левом углу и остаюсь наедине со своим дневником.
Вот чем увенчались мои усилия завести здесь друзей. Два года стараний насмарку. Как будто я снова новичок. Недавно с самолета. Только не я нажал кнопку возврата в исходное положение. Это был не мой выбор.
Стиснув зубы, я смотрю на телефон в руках и думаю о Валентине.
Когда снова поднимаю голову, успеваю заметить, как Софи Крейн отводит взгляд, что-то шепча Бейли. Неужели они в это верят? Ведь обвинение нелепейшее. Несмотря на обиду и беспокойство, я оскорблен, что народ решил, будто у меня совершенно нет вкуса, будто никого лучше, чем доктор Норман, я найти не смог.
Я смотрю в окно автобуса, выруливающего с парковки. Почему так со мной поступили? Оклеветали. Кто мог это сделать? Может, тот, кто хотел разоблачить меня? Но если Мэтт сообщил только Оливии, а Оливия – только Клэр…
Она не стала бы меня выдавать.
Клэр не стала бы.
Она, конечно, зла на меня, но выдавать не стала бы…
Или все же?..
Джунипер Киплинг
Зубчики ключа грызут замок.
Его дверь распахивается – вход в сокровищницу. Желтый свет льется, как жидкое золото.
Откидываю капюшон, поднимаю голову, оглядываюсь, проверяя, не видит ли кто меня…
Закрываю за собой дверь и иду по коридору.
Заворачиваю за угол, и глазам моим предстает знакомое зрелище –
кофейная кружка на стеклянном столе. В его усталых глазах отражается вечерний свет. На узких плечах серый свитер с заплатками, рукава закатаны до локтей.
В его лице потрясение.
Комната расширяется, развертывается, раскладывается.
Между нами вьется серая нить, километры серой нити.
Пещерное безмолвие и те глаза,
те глаза.
(Мне так хотелось увидеть, как ты произносишь мое имя.)
Холодно. Все мерзнет. Пальцы на ногах и на руках, длинные, бескровные.
Он открывает рот, но не издает ни звука – только молчание.
Наконец-то мужчина, владеющий даром слова, стал подобен чернильнице, в которой иссякли чернила.
Он идет в мою сторону, а я смотрю
на его решительные движения,
на поношенные кроссовки, посеревшие от утренних пробежек;
они останавливаются в нескольких сантиметрах от моих.
В глубине его глаз-океанов бушует шторм.
Мои слова – две капли дождя.
Я вижу, как у него учащается сердцебиение.
От его слов в легких вспыхивает огонь. Мое дыхание – густой пепел.
Верхушка моего сердца откидывается, как на петлях,
и мои страхи, вороны, вылетают.
Выплескиваются, словно черная краска.
Во всем теле появляется легкость, я розовею, будто заново на свет родилась.
Меня переполняет надежда.
Он протягивает ко мне руку. И я беру его ладонь в свою,
преодолевая чувство вины,
что тонкой пеленой колышется перед его глазами.
Его руки, легкие, как крылья, покоятся на моих плечах.