Я его пожираю.
Я прижимаюсь к его телу. Между нами пролегает тонкая, как волос, линия разлома, почти незаметная.
Его изящные руки обнимают меня, притягивают к себе, ближе, ближе.
Мое тело пылает,
пощипывает, покалывает, пузырится.
Я остро осознаю это каждой клеточкой своего существа.
Его губы на моих словно целительный бальзам. Смягчают муку.
Сияние и заходящее солнце, блаженство и всепоглощающее желание.
Наконец мы разжимаем объятия…
шепчем мы в унисон, и наши тихие голоса сливаются, сплавляются.
Поцелуй, страстный поцелуй, обжигает, как огонь.
Он отстраняется, увлекая меня за собой,
и улыбается.
Я тоже расплываюсь в улыбке.
Как же мне сейчас хорошо!
Неделями я исходила потом,
пыхтела,
стремясь вкатить сизифов камень на эту вечную гору,
и вот: вершина.
Вот они. Его глаза. Они выводят меня на свет.
Час ночи. Я уже в тысячный раз испытываю силу воли, его и свою.
Его комната ни чуточки не изменилась: голые поверхности, пустой письменный стол, задвинутые ящики, обстановка скудная, мебель простая.
Бессодержательное пространство, не считая полок с его соседями:
Хемингуэй и Бьюкес, Кристи и Мартин, Маркес и Моррисон, Роулинг и – его самый лучший друг – Бард[58]
.В них каждое слово с любовью прочитано
на все лады, уголок каждой страницы обтрепан от частого пролистывания.
Я забираюсь к нему на узкую кровать. Мы сливаемся в тесном объятии,
двухрядное движение на однополосной дороге.
Я поглаживаю его по подбородку; пальцы колет щетина.
Он убирает мои волосы.
Я приникаю к нему всем телом. Он – раскаленная жаровня,
жарит меня немилосердно.
От него пахнет яблоком и чуть-чуть алкоголем. Я переплетаю свои ноги с его ногами.
Удивленная, я приподнимаю голову. Это что-то новенькое. Дэвид живет настоящим. Дэвид – приземленный прагматик. Дэвиду не свойственно давать волю фантазии и воображению.
Откуда это взялось?
Я улыбаюсь. Вопросы растворяются в мареве счастья и надежды.
Мир здесь, с нами, в этой постели. Состеганные воедино континенты,
космос под изголовьем.
Он водит пальцем по моему запястью – фигурист, лениво выписывающий восьмерки.
Он целует меня.
Среда. Светает. Воздух холодный и сырой, как высохшие слезы.
Осень дает свой последний бой. (Запахи крошащейся живицы, давно потухшего костра и холодного солнца.)
Я выхожу от него и направляюсь домой. В небе бледное солнце – это похоже на сон.
Толкаю массивную дубовую дверь;
мои шаги неслышно стелются по деревянным половицам,
как разбросанные в беспорядке сухие лепестки.
Я хватаю свой рюкзак и останавливаюсь в холле. На лестнице материализовались родители.
Стоят как каменные часовые;
В их глазах незнакомая краснота.
Отец:
Мама:
У меня леденеют руки и ноги.