7 способов соврать

– В каком-то смысле. – Лукас сует руки в карманы. – Я не гей, а пансексуал. Это нечто вроде бисексуала, только…

– Я знаю, что это такое, – перебиваю я его.

– Отлично, – говорит Дин. – Значит, я был прав, Симмонс. Так что забери это обратно. – Он показывает на свой нос.

– Я ударил тебя не за то, что ты обозвал его геем, кретин, – парирую я, прищурившись, – а за то, что ты вел себя как подонок.

– Один черт, мне это не нужно. – Дин награждает Лукаса уничтожающим взглядом и с гордым видом шествует к арке. – Слава богу, что сезон завершен.

Мы оба смотрим ему вслед, а потом Лукас идет в ближайший пустой класс. Я захожу туда за ним, и он закрывает дверь, отгораживаясь от гомона в коридоре. С минуту мы стоим в тишине, затем я прокашливаюсь, чувствуя себя не в своей тарелке.

– Ты… так своим друзьям-пловцам ты ничего не говорил?

Лукас небрежно перекатывает плечами.

– Боялся, – отвечает он, словно это ерунда, словно признаться в собственном страхе для него – плевое дело.

– Зачем же теперь Дину сказал? – спрашиваю я. – Он поверил бы, что это пустые слухи.

Лукас кривит губы в улыбке, которая кажется вымученной.

– Я снова хочу быть хозяином своей судьбы. Не хочу больше лгать. – Он проводит рукой по волосам. – Кстати, мы можем перестать общаться, если хочешь. Я… я могу уйти. Не хочу ставить тебя в неловкое положение.

– Что, думаешь, я буду ходить и орать: «Я с гомиками дел не имею»?

– Не знаю. Может быть. Да.

– Да будь ты хоть сто раз гомик, – сухо говорю я. – Мне плевать.

Лукас издает протяжный вздох:

– Слава богу. А то я думал, что после понедельника ты…

– Да?

– Как бы точнее выразиться? Утратил интерес.

– Нет. – Мне не совсем понятно выражение его лица. Настороженное оно, что ли? – Ты мне по-прежнему интересен, – объясняю я. – Избегал я тебя по другой причине: думал, ты неодобрительно отнесся к тому, что я дал в морду…

Он наклоняется и целует меня.

Ощущение такое, как я и предполагал. Кожа на губах, губы на коже. Близость – самое диковинное, с чем мне доселе приходилось сталкиваться. Я понимаю, что Лукас находится в нескольких сантиметрах от меня, его разум пенится от мельтешащих мыслей, составляет списки и перечни, каталогизирует все происходящее. Лукас чуть наклоняет голову, носом вжимаясь в мою щеку. Одна его ладонь находит мой затылок; крепкая мускулистая рука берет меня в кольцо. Трудно определить, что я чувствую: слишком много самых разных ощущений.

Его поцелуй становится более страстным. Я хмурюсь. Его язык соприкасается с моим. Непривычно. Я жду, когда в сознании произойдет что-то новое, какой-то сдвиг.

В конце концов Лукас отстраняется, отнимает руку от моей головы.

– Не реагируешь, – замечает он.

Я медленно выдыхаю. На моих губах остался холодок с привкусом мяты. Не сказать, что неприятно. Но поворотным моментом в моей жизни это не стало. Так, еще одно новое впечатление.

– А вот я в тебя втрескался, – признается Лукас, глядя мне прямо в лицо. Глаза у него более темные, чем мне казалось раньше, – нити темного шоколада на масле. – По-настоящему втрескался, Валентин.

Я пошатываюсь. Щеки горят.

– Ну да. Я уже понял по… М-м-м… Да.

– А ты…

– Я не… не…

– Ну да. Парни не в твоем вкусе, – констатирует он разочарованно.

Грудь распирает от безысходности. Лукас привлекателен, спору нет. У меня никогда ни с кем не было столь доверительных отношений, как с ним. И все же… все же…

– Меня вообще ни к кому не тянет, – в отчаянии говорю я. – Не знаю, оттого ли, что у меня никогда не было друзей, или еще отчего, но влюбленность для меня – понятие отвлеченное. Я просто… я не влюбляюсь. – Слова застревают в горле, и я повторяю, словно заевшая пластинка: – Не влюбляюсь.

– Но… меня к тебе влечет, – Лукас говорит растерянно и смятенно, как ребенок.

– Я не знаю, что с этим делать, – стою я на своем.

– О.

Мало-помалу разочарование исчезает с его лица, но он серьезен, не улыбается. Я жду взрыва досады, однако Лукас просто потирает лоб, витая где-то далеко-далеко.

– И в этом плане вряд ли что-то изменится, – подытоживает он.

– Да. Насколько я могу судить.

– Что ж. – Лукас смотрит на меня с надеждой. – В таком случае как ты относишься к тому, чтобы сохранить наш прежний статус-кво?

Его предложение застало меня врасплох.

– Ты… ты этого хочешь? – уточняю я, морщась.

– Почему бы и нет?

– Но ведь у меня нет к тебе ответных чувств.

– Главное – чтобы тебя это не смущало, а я как-нибудь переживу, – говорит он. – Возможно, не сразу, но… переживу. – Улыбаясь, Лукас протягивает мне руку. – Ну что, друзья?

Я недоверчиво смотрю на него. За последние дни на Лукаса столько всего свалилось: он потерял расположение своих приятелей-пловцов, вынужден был терпеть издевки клеветников, обвинявших его в любовной связи с преподавателем, да еще и я его отверг. А он вон какой: на лице улыбка, одна рука в кармане куртки «Норт фейс»[59], из рюкзака торчит дневник. Потрясающий Лукас, красивый Лукас, заразительный и оптимистичный Лукас. Само воплощение жизнелюбия.