7 способов соврать

Я беру его за руку. Хочу сказать: Спасибо. Хочу сказать: Прости. Хочу сказать: Ты – самое необычное чудо на свете. А вместо этого говорю:

– Да. Да. Друзья.

Мэтт Джексон

Мне кажется, в моей жизни не было более медленного четверга. Мой взгляд приклеен к настенным часам. Обычно, покурив в обеденный перерыв, я потом вообще не замечаю, как бежит время, но за всю неделю я не сделал ни затяжки и теперь вынужден вести счет минутам.

А на седьмом уроке последние тридцать секунд вообще сижу как на иголках. Секундная стрелка, миллиметр за миллиметром, неторопливо ползет по кругу циферблата, и, как только достигает цифры «12», звенит звонок. Я первым срываюсь с места и выскакиваю из класса.

Быстро иду по коридору, пробираясь сквозь толпу, движущуюся в обратном направлении, к лестнице. Прохожу через арку, где старое крыло соединяется с новым. Здесь коридоры почти опустели. У шкафчиков копошатся несколько человек, еще несколько расходятся по кабинетам на разные внеклассные занятия, а у большого окна, глядя на газон, стоит высокая девушка. На свету ее глаза сияют, как горный хрусталь, профиль точеный. Длинные лучи послеполуденного солнца падают ей на лицо, оставляя глаза в тени. Завидев меня, она улыбается, и что-то невообразимое происходит у меня в душе.

Я останавливаюсь перед ней. Она, кажется, совсем не нервничает – не то что я. Не в силах выдержать ее взгляд, я отворачиваюсь к широкому окну. Наша школа для старшеклассников – одно из высочайших зданий на много километров вокруг, и отсюда я вижу полгорода – миниатюрные кварталы с извилистыми ниточками дорог, петляющих между пятачками зелени. Каждый крошечный домик – это чей-то неведомый мир, и, если прищуриться, клянусь, я мог бы разглядеть свой собственный.

– Привет, – здоровается Оливия.

– Привет, – отвечаю я, жалея, что мы не выбрали для свидания более укромного местечка. Греясь в лучах ее внимания, я постепенно отключаюсь от всего, что нас окружает.

– Как Джунипер? – спрашиваю я, наконец вспомнив, что улыбка Оливии – не единственное, что есть на свете.

– Нормально. Ее допрашивала полиция, но у Джуни есть голова на плечах.

– А ты как сама?

– Я… тоже нормально. – Она наматывает на палец прядь волос. – Вчера вечером у нас с сестрой и отцом состоялся серьезный разговор. Долго-долго говорили.

– Ну и как? – спрашиваю я.

– Попытались найти общий язык. Думаю, на этот раз удалось.

– Твоя сестра ведь играет в спектакле, да? – уточняю я, вспомнив объявление во время обеденного перерыва.

Голос Кэт, звучавший из динамиков с манерной медлительностью, приглашал нас на постановку «Скрытое» по пьесе какого-то русского автора.

– Она исполняет главную роль, – с гордостью сообщает Оливия. – И в последнюю минуту нашла для труппы нового консультанта из преподавателей. – Ее улыбка бледнеет. – А как… удалось поговорить с родителями?

– Удалось, – отвечаю. – Я им сказал, что переживаю за Расса. А они: да, да, мы тоже… Мне как-то и в голову не приходило, как ни странно это звучит, что они тревожатся за него. Они вечно ходили такие злые, только это и бросалось в глаза. – Пожимаю я плечами. – Я предложил, чтобы они все же попытались сохранить семью, но это дохлый номер. Я слишком поздно вступил в игру. – Понижаю голос. – Просто… я подумал, что, если попытаюсь, хотя бы раз, может, мне удастся что-то исправить, понимаешь? – Я снова смотрю в окно на горизонт, на облака, быстро плывущие, как лебеди, над равниной. – Даже не знаю. Перемены – это всегда скверно. На твоих глазах что-то меняется к худшему, а ты не в состоянии ни замедлить, ни откорректировать этот процесс, даже не можешь понять, почему это происходит, и такое чувство… знаешь, как… черт, а что я-то могу сделать?

– Ну, не знаю, – возражает Оливия. – Но только потому, что ты не можешь что-то исправить, не значит, что нужно на это плевать и тем более сидеть сложа руки.

– Да понимаю я, – соглашаюсь, считая сантиметры между нами. Все вокруг снова исчезает, клочок за клочком, и остается она одна.

– Хочу показать тебе кое-что, – говорит Оливия. – Пойдем.

Она ведет меня по коридору. Мы сворачиваем за угол, и она открывает одну из дверей. Я заглядываю в помещение. Это кладовка, забитая старыми учебниками и кипами пожелтевшей бумаги.

– Что… – начинаю я.

Ее рука, теплая и крепкая, хватает мою, и она затаскивает меня в кладовку и закрывает дверь. Нас окутывает темнота. Вторую руку она кладет мне на грудь, прижимает меня к двери и поднимает голову, так что ее губы находятся буквально в сантиметре от моих. Я чувствую ее дыхание. Саму ее почти не различаю во мраке. Она задевает мое бедро, и все мое тело электризуется. Ее рука скользит по моей руке – от пальцев, к ладонной впадине, от ладони к запястью, потом выше и выше, с мучительной медлительностью – и смыкается под самым плечом.

– Эй, – шепчет Оливия, трепетом своего дыхания обдавая мои губы. – Значит… да? Мы…

Я наклоняюсь, сокращая расстояние между нами.