7 Заклинатели (СИ)

- Тогда кровопускания не будет. Покрой голову, сиди в темноте, ладно?

- Нет, нельзя. Есть кой-какие мысли. Нужны глаза!

- Тогда дай подумать. Закрывай-ка глазки!

Филипп судорожно прикрылся ладонью.

Добровольный целитель отворил дверь и вышел. Двинулся он, как обычно, к лугу, навстречу мулу.

Главный певец дышал, двигал диафрагмой, проверял резонаторы. Напевал вполголоса, в четверть голоса. Ночью прошел ветер и отодвинул тучи на восток, как ладонью, но влажность осталась. Роса снова не выпала, а солнце, подымаясь, обещало ослепить и поджарить.

"Бедняга Филипп!" - подумал Шванк. Потом смутился - было в этом какое-то умиротворенное злорадство, ведь мерзавка погода в кои-то веки ударила не по нему... "Лучше не думать о том, что голова легкая - только заметишь, и она тотчас заболит!"...

Певец расшевелился, разогрелся, раздышался и был готов пустить поток воздуха через горло, как статуи пустыни, поющие на заре - а вот Пиктор загулялся где-то. Шванк все помалкивал, копил внутреннее пламя и глядел на восток. Солнце, как пурпурная кошка, плотно залегло в зарослях туч. Тут подошел и неожиданно хмурый Пикси:

- Х-ха! Опять клевер и зверобой?

- Брось! Ничего лучше не нашлось. Ему не говори, что травки слабенькие. Но есть способ еще смешнее, увидишь...

- Что это за болезнь такая?

- Бывает у некоторых певиц, особенно у пугливых. Но чаще - у избалованных. Наш Филипп очень уж умен, а богиня его умнее...

- Вот он и страдает.

- Кончай злословить!

- Начал ты! Это не удар?

- Нет. Боль пройдет, когда его вырвет.

- Филипп! - крикнул Пикси у двери, - Закрой глазки!

Когда они вошли, огонь низко горел, котелок нагревался. А хозяин сидел неподвижно, натянув на голову бурое одеяние Шванка.

- Что ж ты сидишь, радость моя, как невеста под покрывалом? Совсем плохо?

- Угу.

- Тошнит?

- Угу.

- Тогда терпи! Снимай свою тряпку!

Филипп высунулся и тут же схватился за глаза. Пиктор осторожно отвел его ладони. Веки тот судорожно сжал, и из-под них сочились слезы.

- Шванк, оторви полоску от чего-нибудь!

- Какую?

- Тонкую. Быстро!

Шванк оторвал полоску одежд покаяния.

- Ага! Теперь открой бочонок с капустой.

- Что?

- Делай!

- Не надо, парни! Меня вырвет!

Шванк еле отковырнул дно. Пикси принюхался, вытащил два мокрых капустных квадрата и пришлепнул к вискам жреца.

- Привязывай!

Привязали. Филипп укрылся снова, Пикси небрежно вытер руки о задницу, а Шванк бросил травы в подоспевший кипяток. Котел сняли, накрыли и немного подождали. Когда прошла одна шестая часа, бедному Филиппу пришлось - почти насильно - выпить три глотка отвара.

- Скоро все пройдет. Это другая доза, она мочегонная... Вот увидишь.

- Да начинайте вы без меня. Хватит тратить время!

- Хорошо. Мы - за водой.

- Сейчас покажу ручей. Туда!

Мул пасся дальше, в высоких травах.

- Это он нам показал...

Скоро показался и ручей, крошечный, чуть больше ступни в ширину. В нем резвилась маленькая рыбка, и течение не уносило ее в реку раньше времени, позволяло плавать там, где она захочет. Ручеек был довольно глубок, очень холоден, и поверхность его казалась совсем плоской, как хорошее зеркало.

- Смотри, вот ручейники!

- Они нам нужны?

- Нет.

На дне чистый песочек рябью, на нем лежат песчаные же трубочки с черными живыми головками и из глубины земли - из-под песка? - проступают призрачные облака. Отразились две жутковатые головы, и облака исчезли.

- Н-да... Цирковые уродцы...

- Так и есть...

Сравнили отражения и лица, сокрушенно покачали головами, наполнили бурдюк. Как и вчера, Шванк перекинул его за спину.

- Ну и нелепый же - на вид как желудок, весь трясется и лямка всего одна!

- Бурдюк, вид которого достоин своих хозяев.

- Шванк, слуш-шай... Слуш-шай...

- Что слушать?

- Я понял - здесь нет птиц! Это же ельник на кладбище - может, какая сойка залетит, вот и все! Или дятел.

- А на лугу?

- Не слышал. Может быть, дальше?

- Не знаю. Луней на рассвете не видно. А вечером?

- Не знаю.

...

Идут двое, как будто в дремоте, и не замечают ни дремы, ни шагов.

...

- Ты к чему это?

- Понимаешь, я вспомнил про птиц. Их интонации нам непонятны, даже то, что кричат вороны. Мы думаем, они над нами издеваются - а они просто предупреждают друг друга, что идет человек. Мы, наверное, понимаем только сороку - когда она тревожится, взлетает. И трещит на весь лес. У других птиц нет наших интонаций, не то, что у зверей...

- И что?

- Понимаешь? Нет? Ну вот. Мы вчера искали насекомых, а они от нас очень далеки. Они бездушные, как чудовища, как механизмы. Мы думаем, что она им близка. Так, может быть, и птицам тоже? Есть же бог, Царь Птиц?

- А-а. Теперь понял. И что?

- Ты сможешь петь и как птица, и как человек?

- Подожди. Дай подумать.

Гебхардт Шванк остановился, закинул голову и стоял так, перекатываясь то с пятки на носок, то с левой стопы на правую. Уголки рта одрябли опустились, он смотрел прямо в небо, но, пожалуй, не видел его. А Пикси ждал, как послушная черная собачка.