Меня отдали мастеру музыки. Он меня учил и бил, учил и бил... А сейчас я учу хористов. И хотел бы побить этих идиотов, среди которых Панкратий бездарнее всех, но я - раб, а они - свободные. Я запугиваю их придирками, даже его. Так что не печалься, жрец.
- Мне скоро тридцать, - Филипп не уцепился, не начал выяснять, так ли зол Пикси на него, как на хористов, а продолжал говорить о том же, раздумчиво и монотонно, - Мне скоро тридцать... И я сейчас чужой тому весельчаку, каким был четыре дня назад...
- Есть ли история у меня? - задумался и Гебхардт Шванк, - Странствия, шутовство... Книжку можно написать... Шут нужен был Гавейну, роман - богу и Панкратию, богиня - Храму. А мне-то самому что нужно? Я иду и смотрю, потом делаю из этого представление.
- Ага! - согласился Пиктор, - Есть история, но не ты. Обратное моему.
- И вы не чувствуете, - встревожился Филипп, - как она съедает ваши жизни. Или вам так уж и нечего терять?
- Разве что будущее, - проговорил Пиктор.
- Я его, это самое будущее, вообще не чувствую! - удивился Шванк.
Угас зародыш ссоры, исчерпал себя разговор, все снова уснули, на радость комарам.
Днем земля всасывала воду, а солнце лакало, и оба, жадные, высушивали все, что могли. Филипп очнулся, вышел, растянул плащ с носками по кустам и накормил сонных голубей. Лихорадка его ушла, не оставив следа, но и сил выздоровление не прибавило. О чем-то подумав немного, он вернулся. Пикси вышел к мулу и вернулся с листьями малины. Шванк в это время ходил за водой. Но никто не вспомнил, что очаг затоплен, что разжечь его сейчас невозможно... Демон крала не только историю, но и мысли, даже самые мелкие и простенькие мысли о будущем.
Вернувшись, дружно разбранили очаг и снова повалились спать.
Проснувшись от того, что замолчали комары, Филипп рывком уселся и растолкал остальных. Те, разлепив глаза, уселись на привычные места.
- Смею ли я вас спросить, собратия, - чуть более язвительно спросил жрец, - Что происходило в ваших сновидениях?
- Что-то не то! - решительно изрек Пикси, - Я стал маленьким. Я опускался в землю и был уже на уровне корней травы. Почва была словно бы срезана лопатой и была странного цвета - словно бы сильно перетопленного молока или пареной репы. Я хотел толкнуть пласт и войти куда-то, но корни вдруг шевельнулись, и я увидел... Ну, они не сложились в образ, а так и было. Там сидела мартышка, очень стройная, с длинной мордой, длинными руками и ногами. Ей бы прыгать по деревьям, а она сидела в земле, но пленницей не была. Уши у нее острые, а сама она состояла из корней, из кореньев, может быть, из петрушки. Так вот, я подходил осторожно и думал, что она прыгнет. Или он. Но он не прыгнул, а хлестнул меня по лицу, дал оплеуху, и вместо пальцев на его руке были длинные корешки. Очень больно. Он меня разбудил?
- Нет. Я. А что там для тебя важнее?
- Что обезьяна, предназначенная летать, живет в земле. Но жить на деревьях она не сможет, потому что сделана из корней. И то, что земля была плоскостью, не было в ней глубины, хотя я и подходил ближе.
- Н-да... Сон, который не позволяет себя понять... Я сам видел нечто странное. Будто бы я по шею сижу в болоте, как ловец пиявок, и жду кого-то. А потом оказалось, что я лежу в ванне, и она то ли стоит, то ли висит над поверхностью болота, и наполнена тою же грязью. А из левой руки моей течет кровь и падает в трясину.
- Филипп, ты что, покончил с собой?
- Не знаю. Может быть, это было кровопускание. Но я чувствовал покой - и то, что все правильно.
Гебхардт Шванк решил отличиться, заговорил последним:
- А я попал на вот это самое кладбище. Там было зеленее, чем сейчас - наверное - это старые времена. Но уже наступила осень. У могилы сидел жрец, опираясь спиной о дерево, а его соблазняла змея!
- В смысле?
- В развратном! Так вот, эта змея была не гадюка, а больше, желтая и с клетчатым узором на спинке. Толстая, голова треугольником. Я не знаю, ядовитая она или душительница. Жрец сидел, а она соблазняла его ради чего-то - что-то сделать? или уговаривала покончить с собой? Она уже покусывала его ухо, а он поглаживал ей спинку, и лицо его было спокойно, как в медитации. Потом он вроде бы очнулся и поцеловал ее в голову. Тогда я проснулся. Все.
- И в каком состоянии?
- Азарта. И, кажется, похоти? Не знаю.
- Этот жрец реально существует?
- Я такого не видел. Похож сразу и на тебя, и на Эомера, но ему лет пятьдесят.
- Ты говоришь, был на кладбище?
- Ну да. Я не чувствовал, что сплю.
- Тогда... Сидите-ка оба тихо!
Филипп перешагнул очаг, не задев угольной воды, и опустился на колени перед алтарным камнем. Камень этот, чуть выше обыкновенного стула, покрылся ровным слоем копоти - как матовое зеркало - и уже не понять было, каковы его истинный цвет и природа. Сейчас этот алтарь словно бы выращивал богиню из себя. Филипп приобнял верх алтаря и постоял немного. Видимо, ничего не изменилось.
- Dwyn! Ускользающая! Elusive! Неуловимая! Явись!
Нет, ничего. И тогда Филипп дерзостно обнял богиню за плечи.
- Вот я, если тебе нужна плоть.
Нет бога, выводящего
За пределы явлений,
Только ты...