7000 дней в ГУЛАГе

Шилази было пятнадцать лет, когда у него умер отец. От него он унаследовал титул барона и имение, экспроприированное в 1945 году. В двадцать лет, стремясь закончить обучение, он переехал из провинциального городка в Будапешт. Ему бы, вероятно, и удалось выучиться, если бы жившая за границей тетка регулярно не посылала ему деньги. Во время поступления в университет он скрыл свой баронский титул, но денежные переводы не могли остаться тайной. Однажды его арестовали и раскрыли его происхождение. Хотя Шилази клялся в том, что он от тетки получал только деньги, его осудили как иностранного шпиона на двадцать пять лет лагерей и отправили в Сибирь. Он отбывал наказание в лаготделении ДОК Озёрлага, который выпускал стандартные домики, оконные рамы, дверные косяки, лыжи, железнодорожные шпалы и т. п. Шилази никак не мог смириться с тем, что он, барон, должен двадцать пять лет трудиться на тяжелых работах и к тому же голодать. Он основал тайный союз, который назвал «Мстители». Вскоре он собрал вокруг себя двадцать пять несчастных, позволивших убедить себя в том, что советскую власть можно очень легко свергнуть. Для этого нужна только твердая воля! Заключенные собирались раз в неделю в сушильном цехе, истопник которого тоже был членом организации. Все было до такой степени «законспирировано», что МГБ знало о каждом шаге членов организации. Когда же эмгэбэшникам надоели барон и его сообщники, все они были арестованы. Двадцать два члена бросили в тюрьму, а троих, которые были осведомителями МГБ, отправили в другой лагерь. На суде они появились в качестве свидетелей. Эти свидетели, три бывших эсэсовца, подтвердили на суде свои показания, данные следователю. На основании этих показаний восьмерых заключенных, в том числе и Шилази, приговорили к смерти, а семнадцать человек – к двадцати пяти годам каторжных работ. Среди последних оказался и тот самый юноша из Штирии.

Прошло семь дней. Меня снова вызвали на допрос к офицеру в штатском.

– Вы венец? – сразу спросил он.

– Да, родился в Вене.

– Когда последний раз вы были в Австрии?

– В 1932 году.

– А я был в Австрии намного позже, – произнес он.

– Вы действительно были в Австрии? – заинтересовался я.

– Да, я был прикомандирован к оккупационным войскам.

С этого момента разговор принял совершенно иную тональность, к которой я не привык. Офицер МГБ не мог скрыть своего восхищения Австрией. Особенно понравился ему Баден, в котором квартировал штаб маршала Конева. Услышав это, я понял, что, скорее всего, именно это восхищение и привело его из Бадена в Тайшет.

Проговорив так со мной два часа, он приказал принести чай и бутерброды, которые я с аппетитом и съел. После этого он произнес:

– Что мне с вами делать?

– Я прошу вас отправить меня назад, в лагерь. Я хочу досидеть свой срок и, наконец, выйти на свободу.

– Вы думаете, что это так просто? Вот, гляньте! – он показал на кучу бумаг. – В этих доносах десятки раз упоминается ваше имя.

– Вы должны мне поверить. Я не имел никаких связей с этими авантюристами. У меня достаточно опыта, чтобы не влезать в такие дела. К тому же я большую часть своего срока отсидел.

– Да, если бы было достаточно только этого, чтобы вам поверить.

– Я уверен, что вы можете добиться того, чтобы меня оставили в покое. Тем более что я к этому не имею никакого отношения.

– Я попробую поговорить с шефом. А теперь идите, – сказал офицер.

Вернувшись в камеру, я обнаружил, что мое место оказалось занятым. Новичком был так называемый «шакал». Так в лагерях называли людей, не признававших за кем-либо права первенства на то или иное место. У меня не было желания драться с ним, но и спать на цементном полу я не хотел. Поэтому я стал стучать в дверь и от вошедшего охранника потребовал найти мне место на нарах. Но ту ночь мне пришлось все-таки провести на полу. А на следующее утро во время поверки я потребовал от начальника тюрьмы найти мне свободное место. Вскоре после этого меня перевели в другую камеру.

Авантюры Рауэккера и его жены

Пока надзиратель отпирал дверь камеры, я заметил два прислоненных к стене костыля. Войдя в камеру, я поздоровался с единственным заключенным, лежавшим на верхних нарах.

– Топри ден, – ответил тот.