7000 дней в ГУЛАГе

К сожалению, я не смог выполнить свое обещание…

Что касается мировой общественности, то, надеюсь, моя книга является доказательством того, что я выполнил обещание, которое дал генералу Брёдису и другим жертвам.

Вещи Брёдиса я не взял. Мужественному человеку нельзя оставаться без надежды. Но веру в то, что мы останемся в живых, я тоже потерял.

До обеда я сидел рядом с Брёдисом и пытался говорить на какую-то приятную тему, но он постоянно переводил разговор на приближавшийся конец. И при этом говорил совершенно спокойно.

Во время раздачи обеда произошел инцидент. Брёдис, Рюберг и я стояли в очереди последними. Брёдис еще успел получить баланду, когда же Рюберг протянул руку за своей порцией, надзиратель неожиданно крикнул:

– Всё! – и закрыл дверь.

Так мы с Рюбергом остались без обеда. Мы долго мы стучали в дверь. Вошел надзиратель. Мы объяснили ему, что нам не хватило обеда, но он, не говоря ни слова, вышел. Мы продолжали стучать. Прошло довольно много времени прежде, чем надзиратель вернулся. Рюберг, стоявший впереди меня, попросил дать нам баланду. Заключенные закричали с нар:

– Дайте им поесть, они ничего не получили.

Вместо ответа надзиратель ударил Рюберга сапогом по колену и выругался:

– Фашисты! Мы вас сейчас накормим.

Обливаясь кровью и хромая, Рюберг отошел от двери. Я последовал за ним. Некоторые заключенные стали подбивать меня, чтобы я продолжал требовать свой обед.

– Сегодня двое не получили обед, завтра таких будет десять, и все из-за того, что они там не умеют считать, – кричали сокамерники.

Под их давлением я снова подошел к двери. Я стучал довольно долго, пока надзиратель не открыл. Он молча схватил меня за руку, вытащил в коридор и начал кулаками бить меня по голове, крича при этом:

– Вот тебе баланда, а вот и каша!

Карцер находился в другом конце коридора, рядом с камерами смертников. Открылась железная решетчатая дверь. Это было длинное и абсолютно мрачное помещение. Красная лампочка над дверью давала так мало света, что не было видно даже конца камеры. Я стал громко кричать. Тогда он потащил меня в карцер.

После того, как мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что в углу на цементном полу кто-то лежит. Я подошел к нему. Он показался мне знакомым, но я не мог понять, кто это. Он протянул мне руку и попросил:

– Помоги мне встать.

И лишь после этого мы узнали друг друга. Это был Печатников, ленинградский рабочий, познакомившийся во время Гражданской войны с Троцким. Когда Троцкого выслали из России, Печатникова отправили в ссылку. В 1935 году его арестовали и приговорили к десяти годам лагерей. Наказание он отбывал в Норильске. После начала войны его перевели из лагеря в тюрьму и снова судили лагерным судом, приговорившим его к смертной казни за распространение лживых известий. (Его обвинили в том, что он сказал некоторым заключенным, что гитлеровская армия заняла Харьков.)

– И вы? – спросил он меня.

Он имел в виду, что и меня приговорили к смерти. Я рассказал ему, за что попал в карцер.

– Удивительно, – произнес он.

Когда же я спросил, почему он сюда попал, то услышал ответ:

– Вероятно, меня сейчас расстреляют.

– Почему вы не подали на апелляцию? – спросил я.

– Это было бы бесполезно.

От Печатникова я узнал, что его с четырьмя другими товарищами вывели из камеры смертников и с тех пор он сидит в карцере. Остальных уже расстреляли. Но почему его до сих пор не трогали, он объяснить не мог.

Едва я успел произнести несколько слов, открылась дверь карцера и вошел офицер НКВД Сакулин с двумя солдатами. Увидев меня, он заорал:

– Как фамилия?

– Штайнер, – ответил я.

– Как он сюда попал? – набросился Сакулин на надзирателя. Затем снова повернулся ко мне и закричал:

– Пошел вон!

Я был счастлив, что меня снова отвели в камеру. За мной солдаты под руки вели Печатникова.

В камере я ничего не сказал о встрече с Печатниковым, так как знал, что это вызовет волнение. Оказавшись внутри, я снова стал стучать в дверь. Появился надзиратель. На сей раз другой. Я сказал ему, что сегодня не получил обеда, и попросил его принести мне что-нибудь.

– Посмотрю, – к моему удивлению, ответил он.

Через несколько минут он принес мне рыбную баланду. Я тут же проглотил ее, несмотря на то, что она была холодной. Я как раз управился с обедом, когда открылась дверь камеры и вошел заместитель начальника тюрьмы. Вытащив бумажку, он прочитал фамилию заключенного. Никто не отозвался. Он повторил фамилию еще раз. На сей раз еле слышно отозвался сидевший на нижних нарах мужчина.

– Возьмите свои вещи и следуйте за мной, – сказал тюремщик.

Заключенный не двигался.

– Быстрей, у меня нет времени.

– У меня нет вещей, – ответила жертва.

Плача и дрожа всем телом, он вышел, то и дело повторяя:

– За что? За что?

Начальник толкал его перед собой.

Не прошло и десяти минут, как этот тип вернулся в камеру и вызвал Рюберга. Рюберг молча поднялся со своего места. Его худая и долговязая фигура, чуть наклоненная вперед, исчезла в проеме двери. Последним на очереди был генерал Брёдис. Как только рядом с нашей камерой раздался звон ключей, генерал обнял меня и сильно прижал к груди.