7000 дней в ГУЛАГе

Еще большее удивление ждало меня на московских улицах на следующий день. Я неожиданно оказался у магазинов, забитых продуктами и одеждой. И здесь не было очередей, как за черным хлебом. Что за чудо? – спросил я сам себя. Это были так называемые «Торгсины», в которых за валюту можно было купить все, что угодно. Здесь отоваривались дипломаты и иностранцы, приезжавшие в Москву по служебным делам. Но встречались здесь и бедные люди, отдававшие свои обручальные кольца и другие драгоценности взамен на хлеб или молоко для своих детей.

В московских гостиницах «Метрополь», «Савойя» и «Националь» иностранцы за валюту могли купить все – и икру, и французское шампанское, и русских девочек. Иностранцам они предлагали тело, а НКВД информацию.

Так выглядела Москва.

На улицах висели большие транспаранты с надписью: «Иностранный пролетариат с завистью смотрит на нас».

Когда меня назначили директором типографии МАИ, я на личном опыте убедился, что и в Москве есть нелегальная работа для коммунистов. Кроме обычных книг, пропагандирующих коммунистическую теорию и практику, я вынужден был подделывать заграничные паспорта и т. п.

Обо всем этом я передумал в ту бессонную ночь, лежа на нарах. На рассвете нас ждал сюрприз. На завтрак мы, помимо хлеба и кипятка, получили еще и баланду. Что за чудо произошло?

И тут мы поняли, что эта баланда осталась со вчерашнего дня. Это была баланда наших мертвых товарищей.

Поэтому она была холодной.

Я ощутил страшные боли в желудке, которые с течением дня становились все более невыносимыми. Я начал стучать в дверь и требовать врача, но все было напрасно. Пойти в уборную мне не удалось, и я вынужден был воспользоваться парашей. Началось кровотечение. Я с трудом добрался до своего места и сразу же лег. Я не смог подняться даже для того, чтобы пообедать. Товарищи принесли мне обед, но я отказался от него. Хотя они и жалели меня, все же были рады, что получили добавку.

В лагере усиленного режима

Во второй половине дня нас ждал еще один сюрприз. В коридоре послышалась быстрая ходьба. Мы испугались, решив, что снова пришел последний час. Я неподвижно лежал на нарах. Мне было все равно. Мне впервые захотелось, чтобы со мной покончили. Но произошло нечто неожиданное.

Меня и еще двадцать пять человек вывели из камеры во двор тюрьмы, где уже находилась большая группа заключенных. Я удавился, что часовые были только на вышке. Заключенные стояли группами и говорили о том, что нас ожидает. Никто не понимал, что происходит. Я заметил своего друга Георга и подошел к нему. Георг обнял меня и испугался моего вида. Я рассказал ему, что со мной. Я не мог стоять на ногах. Георг положил на землю свою телогрейку и посадил меня на нее.

Число заключенных во дворе все увеличивалось. В последней группе я заметил и Йозефа Бергера. Он подбежал ко мне и спросил, что случилось. Все говорили, что я выгляжу очень плохо, но я видел, что и другие выглядят не лучше. Особенно Йозеф был похож на только что поднявшегося из могилы. Все считали, что нас переводят в другую тюрьму. Ведь никого из нас еще не судили. А некоторые утверждали, что нас повезут на кладбище и расстреляют.

Наконец открылись массивные ворота тюрьмы. С другой стороны мы увидели большой отряд вооруженных до зубов конвойных. Они держали на поводке собак, которые при виде нас сразу же стали лаять.

Офицер принял у начальника тюрьмы целую кучу документов.

Мы двинулись в колонне по пять. Заметив, что меня поддерживают два товарища, начальник конвоя спросил, что со мной. Георг объяснил ему, что я тяжело болен. Мне пришлось выйти из колонны. Тут же одна собака, ощерив зубы, бросилась на меня. Конвоир задержал ее в последний момент.

Начальник конвоя объяснил начальнику тюрьмы, что он не может меня взять, так как я не могу идти пешком. Я слышал этот разговор и попросил офицера все-таки взять меня. Он на это ответил:

– Дорога очень длинная, и я не желаю, чтобы из-за вас вся группа шла три часа.

Друзья, поддерживавшие меня, сказали начальнику конвоя, что приведут меня к цели без опоздания. Только после этого он согласился.

– Внимание, заключенные! – громко произнес начальник конвоя. – Во время марша запрещено разговаривать, переходить с одного места на другое. Шаг влево, шаг вправо будет рассматриваться как попытка к бегству. Конвой будет применять оружие без предупреждения…

Затем он повернулся к конвойным:

– Конвой, оружие к бою!

Конвоиры сняли с предохранителей автоматы и винтовки.

– Вперед марш!

Одновременно с нами двинулся и конвой. Залаяли собаки. Мы пошли в противоположном от кладбища направлении. В рядах заключенных послышался вздох облегчения.

Несмотря на болезнь, я чувствовал себя лучше, но это продолжалось недолго. Вскоре я почувствовал страшные боли и не мог идти. Я едва не упал, товарищи с трудом удерживали меня на ногах. Начальник заметил сумятицу в рядах и приказал остановиться. Когда он приблизился, мои спутники сказали ему, что мне очень плохо. Он разрешил мне сесть на землю и немного отдохнуть. Через пятнадцать минут он подошел ко мне и спросил: