725 дней во льдах Арктики. Австро-венгерская полярная экспедиция 1871–1874 гг.

Лишь немногие из нас успели произвести некоторые существенные изменения в своем костюме, остальные явились в тех же одеждах, в которых плавали по Ледовитому морю. Помещение было освещено не сальными фитилями, к которым мы привыкли, а настоящими свечами. В каждом зеркале отражались наши фигуры, как бы упрекая нас за наш вид. Нужда выработала в нас свойственное дикарям тонкое чутье, которым мы улавливали малейшие признаки высшей культуры, безгранично радовавшие нас. Среди открывшегося нашим взорам богатства мы вспомнили о существовании женщин. Окружившие нас женщины были любезны. Они видели, как тяжело приходится нам в толстых шубах в жарко натопленной комнате, за едой, вином и оживленной беседой, и предложили нам снять их. Мы остались сидеть в шерстяном белье, надетом 20 мая – ничего лучшего у вас не имелось. Наши соседки казались растроганными при виде той радости, которую испытывали мы, вспоминая о минувших испытаниях. С участием наблюдали они за нашим восторгом, вызываемым стаканом свежей воды, прислушивались к возгласам, которыми мы встречали появление очередного блюда, и к резким сравнениям, высказываемым при этом никак не в пользу проглоченных бочек гороховой колбасы и ведер тюленьего супа. Они были снисходительны к нам, когда мы говорили все сразу, стараясь перекричать друг друга, и не сердились на нас за то, что мы поддались действию вина. Один только старик Карлсен, которому приходилось в течение последних месяцев труднее остальных, держал себя по-другому. Окруженный избытком яств, он не обнаружил жадности, оставаясь сдержанным в еде и питье. Этот бравый, испытанный полярный путешественник поднялся из-за стола, чтобы напомнить о провидении, взявшем нас под свою защиту и так чудесно спасшем нас.

Эту ночь мы провели впервые в чистом белье на настоящих постелях, покрытых свежими простынями. Но спали мы хуже, чем тогда, когда подкладывали под тело и голову пару запасных чулок, – мы не спали от волнения, охватившего все наше существо.

Следующий день был потрачен на обновление нашей внешности. Начали мы с жаркой бани. Потом отправились покупать одежду. Несколькими часами позднее во всем Вардё трудно было найти лучше одетых людей, чем участники австро-венгерской экспедиции. Команда тоже приоделась. Лукинович купил себе бархатные брюки – в его представлении признак величайшей роскоши, а Марола даже обзавелся зонтиком. Только Клотц оставался консервативным – никакие уговоры не действовали на него. До самого Гамбурга он не хотел переменить своего костюма; важно шагая в толпе своих товарищей, он презрительно оглядывал их, наблюдая за переменами, происходящими в их внешности.

В полдень мы собрались на палубе «Николая», чтобы попрощаться с отправляющимися на родину русскими. Все, от чего мы могли отказаться – несколько ружей, патроны, старые сапоги, жестяные котелки, резиновая бутылка, железные ложки и прочее – передали мы им в виде подарков. Русские ушли к себе на совещание. Вскоре они вернулись обратно. К нашим ногам они положили шкуры убитых белых медведей. Это был их ответный подарок. С благодарностью и преданностью пожимали они руки тех, кого так недавно спасли от верной смерти. Преподнесенные шкуры были наиболее ценной частью их добычи за все лето. Такой дорогой подарок могли дать только люди, способные на сильный сердечный порыв. Такой порыв свойственен только национальности этих людей, его нельзя было приписать ни религии их, ни воспитанию. Не считая Воронина, никто из наших спасителей, несомненно, никогда не проходил иной школы, кроме староверческой. А это консервативное религиозное течение обязывало их все приборы, которыми мы, чужеземцы, пользовались для еды на борту «Николая», изъять навсегда из употребления!

Столь же неутомимы были в своих стараниях удовлетворить все наши пожелании и наши норвежские друзья. Нельзя было пройти мимо дома в Вардё без приглашения хозяев зай-ти к ним.

Возвращающийся из Вардё в Гамбург почтовый пароход «Финмаркен» прибыл в порт. 5 сентября в полдень мы покинули Вардё я прибыли в Тромсё. Здесь экспедиция попрощалась с бравым Карлсеном, вернувшимся на родину. На борту «Тегеттгофа» он изучил такое количество новых языков, что родственникам его было трудно с ним общаться. Карлсен когда-то принадлежал к той экспедиционной группировке, которая надеялась на возвращение через Берингов пролив. Судьба захотела иначе. Затеянный и составленный человеком план остался невыполненным, и все, что вывез Карлсен из экспедиции, состояло, не считая его лингвистических достижений и тяжело заработанного жалованья, всего лишь из трех предметов: белой, всегда бережно хранившейся оленьей шубы, старого парика и верного гарпуна.