725 дней во льдах Арктики. Австро-венгерская полярная экспедиция 1871–1874 гг.

С дикой поспешностью мчались упряжки через трескающийся и колеблющийся молодой лед, покрывающий широкие полыньи. Наступающий ледяной вал с грохотом катился вперед. Собаки сознавали ненадежность молодых ледяных путей и ступали на них, полные страха. Они ненавидели молодой лед уже из-за мокрого слоя, покрывающего его сверху. Поэтому все собаки старались избегать таких прогулок, и между ними как будто была какая-то хитроумная договоренность в стремлении убежать, спрятаться в угольном домике или так перепутать постромки, чтобы распутать их было невозможно.

Пришел декабрь. Но наше положение не изменилось. Все более однообразной становилась наша жизнь. Не было ощутимой смены дней, только следование чисел и счет времени до и после обеда или сна напоминал о его существовании.

Один только лед не был спокоен. Без подвижки не проходило дня. В моем дневнике 12 дней декабря названы днями особых беспокойств. 20-го мы обсуждали во время обеда предстоящее празднование Рождества в угольном домике, как вдруг произошло сжатие. Поспешив наверх, мы увидели, что домик завалился в образовавшуюся под ним трещину. Мы бросились спасать что возможно из спрятанного там снаряжения и доставили его к судну. Устойчивые морозы сковывали разбитые льдины, давая нам короткий отдых. Насколько быстро образуется ледяной покров, было видно по одной точке, где в промежутке с 30 октября по 20 декабря образовался лед толщиной в 34 дюйма.

Ежедневные температурные минимумы держались в декабре постоянно ниже −26°. Месячная средняя была −24°. Наиболее низкая температура, −29°, наблюдалась 26 декабря. Только за несколько дней до Рождества температура поднялась почти до −20°. Заслуживает внимания, что более низкие температуры вызывались юго-восточными ветрами, а более высокие бывали при северных ветрах.

Когда в середине декабря вернулась луна, наши вылазки удлинились до 1¹/₂ морских мили от судна. Путь лежал через глубокий снег и ледяные валы до поблескивающих вдали площадок на месте широких полыней, только недавно скованных льдом. Одинокая красота таких полыней, окаймленных темным кольцом торосов и освещенных ясными лучами серебристо-белого месяца, была очень тосклива. Здесь все было мертво и казалось заснувшим, а просыпалось только тогда, когда начинало шевелиться все гигантское ледяное тело. Кругом искрились алмазные блестки, созданные морозом. Но когда исчезал свет луны, тогда наш мир состоял только из ветра, снега, темноты и мороза.

11 декабря, как только мы возвратились с одной из таких прогулок к кораблю и распрягали собак, наш Сумбу с громким лаем бросился к нам обратно. Непосредственно за ним шел медведь. В пяти шагах от штормтрапа по левому борту его застрелил мичман Орел[51]. Медведь был немедленно четвертован на льду, чем очень заинтересовались собаки. Чуткий Сумбу получил в награду не только сравнение с капитолийским гусем, но и праздничное блюдо в виде сердца и языка медведя. В то время мы еще не научились сами есть и то и другое.

Часто было нелегко отличить день от ночи по одному только слабому свету полуденной зари. Обычно небо бывало покрыто тучами. Северное сияние, даже в моменты наиболее интенсивной игры лучей, редко давало больше света, чем луна в первой четверти. Какой глубокой, однако, была бы ночь в полярных странах, если бы их покрывали вместо блестящей снежной пелены леса и поля! 20 декабря даже в 12 ч дня едва можно было прочесть самые крупные титульные листы книги. На расстоянии двух шагов уже нельзя было различить человеческих глаз, а в пятидесяти шагах едва различались толстые ванты такелажа.

Велико влияние полярной ночи на настроение. Весь мир человека в это время ограничен светлым кругом от лампы. Однако не одна только ночь связывает его – на подмогу тьме идут холод и бури. Они особенно тяжелы, потому что заставляют держать помещения в темноте даже после возвращения солнца. Несмотря на то что кругом светло, нет возможности снять снеговой покров с судна и возобновить деятельность на вольном воздухе из-за морозов и пурги.

На молодом льду

Культурный человек никогда не сможет привыкнуть к этой мрачной обстановке. Всегда будет он чувствовать себя чужим в климате, против которого должен непрерывно бороться.

Эта страна – родина лишь немногих животных и таких людей, которые не знают лучших условий существования и проводят свою жизнь только в еде и сне. Презрение к холоду и привычка к лишениям – это только опоры физической самозащиты. Подлинная самозащита состоит в непрерывной работе. Тяжелое нравственное состояние от этой долгой ночи усиливалось для нас еще представлением об окружающем нас неизвестном, в которое мы вступали вслепую.