80 сигарет

– Почему это? Мне тоже довелось, так или иначе, столкнуться с тем миром. Мой погибший… э-м-м… приятель, – вспомнив о том, какой Токарь ревнивый, подобрала Нина подходящее слово. – Забыл?

– Да, действительно. Ну хорошо.

Токарь плеснул в стопку водку и, громко выдохнув, резко выпил. Весь этот питейный ритуал он проделал скорее просто по привычке, потому как градус он все равно не ощущал. Сейчас ему хотелось другого.

Токарь был героиновым наркоманом уже давно. Правда, сам он себя таковым не считал. Он полагал, что наркоман – это тот, кто не может обойтись без дозы ни дня; кто не умеет себя контролировать, не знает меры. Токарь же, с того момента, как он впервые пустил героин по своим венам, сразу научился делать это таким образом, что никому и в голову не приходило, что он под кайфом. Кто сидел – все так умеют. По-другому и не получится, когда вокруг тебя круглыми сутками мусора ходят. По этой же причине не всегда удавалось разжиться в лагере героином. А значит, частенько приходилось «перекумаривать» и уходить в завязку на долгое время. Это не особо-то и трудно, никакой трагедии, какую стараются привить обществу все эти доморощенные борцы с наркотиками. Нету дури, да и хрен с ней, Токарь перетерпит. Но тем не менее многолетнее употребление героина давало о себе знать.

Токарь чувствовал, что у него начинается ломка.

– За свою жизнь я побывал в разных лагерях, – ерзая на стуле, заговорил он. – В одних сидеть – одно удовольствие: менты ручные, управа с проверками не появляется, трубу прям в кармане носишь не таясь, с бухлом все ро́вно. Че бы так не сидеть. А в других… – он повернул руки запястьями вверх, давая Нине разглядеть белесые шрамы от бритвенных порезов, – приходилось вскрывать себе вены, чтобы добиться лишней пайки хлеба. Но для петуха жизнь в любом лагере – это всегда жопа. Они жрут отдельно от остальных. Спят на самых дерьмовых местах. Моют полы и стирают наши вещи. Они – не совсем люди.

Токарь скосился на свою сумку, где у него лежал небольшой пакетик с героином, пенициллин и черная от огня железная столовая ложка, и смахнул ладонью выступившую на лбу испарину.

– Тебе жарко? Открыть окно? – участливо спросила Нина.

– А? Нет. Нормально. Мне нужно в туалет, – вставая из-за стола, сказал Токарь. Он подошел к сумке и скрытно вытащил оттуда свой «набор». После чего заперся в ванной.

– Этим получеловекам, – продолжил он чуть громче, чтобы его было слышно через закрытую дверь, – этим тварям нельзя говорить с нами на равных и тем более повышать голос. На разных зонах разные правила. Где-то им запрещают смотреть мужикам в глаза, когда те с ними разговаривают. А бывают и такие зоны, где петухам нельзя ходить в полный рост, – вспомнив эту картину, Токарь коротко хохотнул. – Это очень забавно. Шмыгают по бараку, как тараканы, туда-сюда, туда-сюда. Кто давно сидит – приноровились, бегают на корточках быстро, на гномов похожи.

Раствор был готов. Токарь втянул его в шприц и принялся нащупывать вену на шее – единственном месте, где они еще хоть как-то прощупывались. Не считая паха. Но в него колются совсем конченые торчки. Токарь помнил поговорку: «Открыл пах – открыл крышку гроба».

– Да, везде по-разному, – говорил он. – Но одно неизменно: им не место среди людей. Они – животные, – найдя пульсирующую жилку возле плеча, Токарь вогнал в нее иглу, вдавил поршень шприца до упора и уже негромко, себе под нос произнес:

– Хуже животных… А-а-а-х-х…

Несколько секунд он стоял с закрытыми глазами, унесясь сознанием куда-то далеко, а затем вернулся в реальность. Распихал по карманам ложку, пустой пакетик и баночку с пенициллином. Закурил.

– Но у «гребней» есть одно оружие, против которого даже сраная базука покажется всего лишь игрушкой…

Он вышел из ванны и, растирая лицо руками, плюхнулся в кресло.

– …Это они сами.

Как Токарь и рассчитывал, Нина не заметила его состояния. Он прекрасно знал свою дозу и никогда не перебарщивал с ней.

– Да, они сами, – повторил он.

– В каком смысле?

– Они – как бацилла. Зараза. Если, скажем, какой-нибудь ублюдок плюнет мне в лицо, я вобью его челюсть в его же глотку и пойду себе умываться. Но если плюнет один из этих педрил, – Токарь поднес растопыренные пальцы к макушке, изобразив петушиный гребень, – тогда уж хрен отмоешься.

По-ученически сложив руки на столе, Нина слушала Токаря очень внимательно. Это ему льстило. Наконец-то и он мог рассказать ей что-то новое, чего она не знала. Сейчас Токарь ощущал себя кем-то вроде мудреца, познавшего всю жизненную мудрость, перед которым сидела юная, наивная слушательница и, дивясь, внимала каждому его слову. Вот уж действительно, что там живопись или какая-то опера и прочая ерунда? Оно, конечно, все здорово, но что от таких знаний толку, если при этом ничего не смыслить в той жизни, которая нас окружает? Нина, при всей своей кажущейся независимости, была обыкновенной девчонкой, которая на самом деле ничего еще не знала, а поэтому боялась всего на свете и нуждалась в мужской защите.

Мысли текли ровно и неторопливо в задурманенной голове Токаря.