80 сигарет

В другое время Токарь бы рассвирепел, если бы кто-нибудь хотя бы в шутку задал ему такой вопрос, но сейчас почему-то его это не слишком задело. Может быть, из-за усталости, которая все сильнее давала о себе знать с каждой следующей минутой, проведенной на мягком старом диване Марины. А может, причина вовсе не в усталости, а в Нине. Токарь чувствовал, что она меняет его; все, что он считал важным, все его жизненные взгляды были ничем, ерундой в глазах Нины, мелочами, недостойными внимания. Это легко угадывалось чуть ли не в каждом ее поступке, каждой реплике, адресованной ему. И чем ближе Нина Токарю становилась, тем отчетливее он понимал, что, в сущности, так оно и есть. Всю жизнь, сколько он помнил себя, он кидался в драку по каждому поводу, а если разобраться, то порой и без повода вовсе. За косой взгляд, неправильный вопрос. Токарь поймал себя на том, что именно такая формулировка и пришла ему в голову: неправильный вопрос. А что это вообще такое? Для кого неправильный? Например, вопрос, который только что задала Нина, – разве он такой уж неправильный? Токарь намеревается продать почти сорок килограммов героина, и убейте его, разрежьте труп на сотни маленьких кусочков и скормите бездомным собакам, если отныне он не барыга. Ну или станет им через пару часов, когда Винстон провернет сделку. Неправильный вопрос за один день превратился в очень даже правильный, подумал Токарь, но не ощутил при этом ни малейшего вкуса горечи.

В его измотанном сегодняшними событиями сознании происходили перемены. Он вспомнил цыган, которых убил несколько часов назад. Жалости к ним не было. Но не было и еще кое-чего – наслаждения, которое он всегда испытывал после победы; кайфа не было. Он вдруг начал понимать, пока еще смутно, чтобы осознать до конца, но в то же время достаточно отчетливо, чтобы слепо отрицать это понимание: мир Нины лучше его мира. Если б можно было взвесить их на весах, закидывая на чаши все подряд, важное и незначительное, начиная с предпочтений в одежде и заканчивая взглядами на отсос, то его, Токаря, чаша будет невесома, ибо (хорошее слово, если подумать; красивое) как еще обьяснить то, что именно он, со всеми своими убеждениями, вечно копошится в дерьме, захлебывается в нем и никак не может выбраться? На мгновение он возненавидел Нину: до их знакомства такая херня не приходила ему в голову. Вернее, он, бывало, задумывался над чем-то подобным, но как-то поверхностно. Тогда на короткое время его одолевала черная тоска, но это чувство быстро проходило благодаря героину, шлюхам, алкоголю и вечной охоте за толстыми кошельками терпил. Теперь же он задумывался о никчемности своего существования гораздо чаще, и что самое главное, мысли эти, даже проходя, оставляли след, уродливые рубцы, которые гноились, и гной этот по капле растекался по его душе. Мир Нины лучше его мира хотя бы потому, что в нем есть она – молодая, красивая, умная, тогда как в его мирке все выкрашено в черно-белый цвет и перемотано колючей проволокой. Яркие цвета, сладкие запахи, приветливые улыбки – все это было в ее мире. И если все летит к черту, если гребаная толерантность холит и лелеет пидорасов, полумальчиков с разноцветными волосами, пиздолизов, весь этот сброд, то почему тогда вымирает, как чертов динозавр, он?

– Ты за базаром следи. Кого ты во мне увидела? – вяло огрызнулся Токарь.

– Не злись, милый, – сказала Нина.

Токарь горько усмехнулся.

– Милый. Я затащил тебя в эту срань, а ты все равно так меня называешь. Блин! Все должно было быть так просто. Ты права, Нина, правильно ты сказала, я мог бы их не валить, прости, девочка моя, прости мне.

Отложив половинки яблока, Нина подползла к Токарю на четвереньках. Взяла в ладони его лицо и, пристально посмотрев ему в глаза, сказала:

– Не надо, не извиняйся. То, что мы встретили друг друга, – это судьба. Перед ее лицом нет ни правых, ни виноватых. И на нее не обижаются. Ей просто следуют. Я могла уехать сегодня утром, никто не тащил меня силком вслед за тобой. Но я осталась. Это был мой выбор, моя судьба. Ты – моя судьба. Я поехала с тобой, поскольку не могла потерять тебя. И я не боюсь последствий. Я боюсь лишь того, что, если нас поймают, мы больше никогда не увидимся, и этого я не переживу. Потому что это будет означать, что никакой судьбы нет, что наша встреча была всего-навсего случайность.

– Девочка моя.

Токарь пальцами дотронулся до ее щеки, провел ими по шее, нежно приблизил ее губы к своим и поцеловал.

Пакетик с наркотиком выпал из ее руки на пол. Девушка прижалась грудью к Токарю, и он почувствовал, как вздымается и опускается ее грудь.

– Ты моя судьба, – шептала Нина, крепче обняв Токаря. – Нас не могут поймать. Не сейчас, не сейчас.

Токаревский телефон коротко звякнул. На экране высветилось сообщение от Винстона. «Подъезжаю. Жди и не дергайся».

– Скоро все закончится, – сказал он, прочитав сообщение, – скоро мы увидим это сраное Черное море. Нет, мы увидим другое море, мы увидим океан. Поедем на Кубу. Хочешь на Кубу?