9 часов над Атлантикой

— В главном — в женской силе. Жизнь в ней должна бить ключом! — и для пущей убедительности Кэрол сжимает свой увесистый темнокожий кулак и машет им перед носом у Лео. — Ну вот, к примеру, как та чудная в балетной юбке, что в аэропорту старой кошёлке натолкала. Видал, как у неё глаза горели? Аж искры кругом! Ох, а как бы такая искрила в твоей спальне…

Ошарашенный, он только поднимает брови, а я аж голодной слюной подавилась: кого это она имеет в виду?

— Такая выберет для твоей жизни только самые яркие краски! — уже разошлась бабуля.

Лео склоняет голову на бок, затем разворачивает её так, что мне теперь виден его профиль — будто уверен, что я за ним наблюдаю, и делает это нарочно.

— Вы полагаете, моей жизни нужны краски?

— Я прилично пожила, дружок. Пятьдесят лет с Бобби рука об руку. Я говорила тебе, что не отказалась от него. А знаешь почему? Потому что мы искрили. Потому что я ни за что не променяла бы эти 50 лет ни на какие другие, если б даже мне предложили выйти хоть за самого принца! Я бы выбрала своего беглого Бобби. А сколько пустых пар за всю мою жизнь прошло мимо меня? Нет, были и счастливые — но это реже, чаще несчастные — пустоцветы. Так вот счастливые всегда дополняют друг друга. Они не похожи, но они два разных черепка одного кувшина. Когда притираются — искры летят, страсть кипит, но скучно им никогда не бывает. А где скука, дружок, там и конец всему.

Мне только видно по макушке, как Лео, замерев, смотрит на старуху в упор:

— С чего вы взяли, что я одинок?

— Давно живу, говорю же. Вижу, как и чем ты бабочек от себя отгоняешь — ловко придумал, но меня не обманешь: глаза у тебя, как у волка без стаи. Неприкаянные они, тоска в них, нет у тебя тепла женского, ласки нет. Нет у тебя женщины.

Лео стоит не двигаясь, кажется, даже не дышит. И он от этих её слов словно меньше стал, скукожился. Ну и ересь, думаю, бабка несёт. Впервые мужика видит, а втирает какую-то чушь ему. Бедный, угораздило же с такой на соседние кресла попасть. Иди уже в туалет, бабуля!

— Радость тебе нужна. Радость, которую мужчине только женщина может дать! Правильная женщина, — никак не унимается.

Он не отвечает ей, и она, снова погладив его по плечу, ретируется, наконец, в уборную. Лео продолжает стоять. Дольше, чем нужно. Затем разворачивается лицом к багажному коробу, медленно опускает его крышку и, уложив на неё свои предплечья, упирается в них лбом.

Его искоса посланный в мою сторону взгляд оказывается неожиданностью, застигает меня врасплох. Я, конечно, сразу переключаюсь на небесный пейзаж в окне, но вряд ли мои попытки скрыть свою в нём заинтересованность удачны, потому что он продолжает на меня смотреть, и я это чувствую.

— Спасибо, что помог в аэропорту, — говорю ему негромко, продолжая пялиться на облака.

Это уже второе моё «спасибо», но между нами как минимум три ряда и глухой отдалённый шум двигателей, поэтому, похоже, снобу не удалось расслышать мою признательность. Господи, думаю, неужели мне придётся повторить это в третий раз? И как только я отрываюсь от окна, чтобы громко, чётко и ясно провозгласить уже это «благодарю» и закрыть вопрос, он, глядя в мои глаза, напоминает:

— Ты уже благодарила.

Лео отворачивается, чтобы занять своё место, но не сразу. Этот задержавшийся зрительный контакт — всего на долю секунды дольше, чем мог бы быть взгляд чужого, постороннего человека — умудряется глубоко и безжалостно разбередить мою душу. Потому что там, в той бездне спрятанных за голубыми стёклами глаз, я умудряюсь даже не прочесть, а почувствовать всё то, о чём говорила Кэрол.

Глава седьмая. Издержки воспитания

Tawiah — TEARdrop

Никогда не знаешь, что в действительности случайность, а что твой подсознательный план.

После посадки у меня заедает ремень безопасности. Пока люди вскакивают со своих мест, вынимают рюкзаки и сумки из багажных отсеков, я сражаюсь с металлической пряжкой — то ли это её заклинило, то ли моя судьба соизволила проснуться. Почему судьба? Да потому что, когда мне удаётся отстегнуться и, зажав в руке босоножки, вылезти, наконец, в проход, мой нос утыкается не в какую-нибудь любую спину, а в одну вполне определённую. Я сразу притормаживаю, чтобы пропустить кого-нибудь вперёд, загородиться живым барьером, но за мной никого больше нет — все уже вышли. Меня задержал ремень, а Лео — Кэрол со своим костылём, которая в данный момент просто немыслимо медленно ползёт к выходу.

Почему я ощущаю его тепло? Он близко, но не настолько, чтобы жар его мужского тела горячил мои щёки. Я хмурюсь и делаю шаг назад. Жду, пока Кэрол, а за ней и Лео, пройдут достаточно, чтобы мне не нужно было дышать ему в спину. А главное, смотреть на неё, его шею, затылок и… Господи, прости меня грешную, задницу тоже, да.

И как только между нами образуется метра два пространства, он не оборачивается, нет, только немного поворачивает голову в сторону, чтобы боковым зрением определить, есть кто-нибудь позади него или нет.