9

Он знал расположение дома от его визита сюда с Грили. Это было год назад этим прошлым летом, когда сестра Грили Мавити получила удар по голове и приехала сюда из больницы, чтобы выздороветь. Ни Грили, ни Азраил не имели ничего общего с этой маленькой каперсой. Грили все время был пьян, старик лежал в этой кладовой среди тех сложенных случаев ликера, утопая в шотландском и ром, хотя Грилихад, чтобы однажды навестить свою сестру, прежде чем они снова отправились в Панаму.

Но затем Грили тащил женщину-лавочника в самолете и женился на ней там. Какой смех. Пара старых пердов, играющих в молодости, пытаясь действовать как весенние цыплята.

Выглянув из-за стола и стола стула, он осмотрел жилую комнату слева, с каменным камином и синей бархатной мебелью, а также с крышей Молена-Пойнт над камином. Его темно-зеленые деревья и ярко-красные крыши напомнили ему о Панаме. Волна тоски по дому наполнила его, глубоко злая его. Он не мог использовать такие чувства.

Через столовую от него дверь в зал открылась, и в спальне Вилмы слева и в спальне для гостей справа. Большая комната Вильмы, где он и Грили отправились навещать «Маврити», были обставлены белой плетеной, цветущей ситчей и красной металлической дровяной пещерой. Комната, которая, несмотря на его презрение к человеческим атрибутам, коснулась в нем некоторого, к сожалению, приторного голода, некоторого слабого аспекта его природы, из-за которого он захотел закрутиться там, мурлыкая.

Он услышал, как остановился душ.

Через минуту дверь ванной открылась; облако запаха дошло до него, как мягкие босые шаги шли по коридору. Из комнаты для гостей появилось немного шелестящих звуков, как будто Кейт одевалась. Он представил себе, как она вышла из своего полотенца нагой, красивой Кейт с ее кремовой кожей и шелковистыми золотистыми волосами, а ее золотые глаза - необычные для человека. Он представлял ее как кошку, золотую и сливочную, и снова улыбнулся.

После одевания в бледные джинсы и рубашку с поло с короткими, Кейт надела сандалии и щелкнула по ее коротеньким волосам. Ей нужно было принять решение сегодня утром в одной из трех квартир - Чарли или одной из двух других, на которые она уже смотрела. Если она действительно серьезно относилась к перемещению, ей нужно было положить депозит. В Молена-Пойнте, как и в городе, хорошая аренда длилась недолго.

Мысль о том, чтобы снова двигаться, начать жизнь еще раз, хотя и поменьше, не понравилась. Выйдя из своего красивого дома в Молена-Пойнт, Джимми попыталась убить ее, скрывшись от него, а затем продавая дом и мебель, в то же время участвуя в его суде и убеждении, была более чем травматичной. Она подумала, что когда она переедет в город, это будет последний шаг.

Но теперь все изменилось. Теперь, когда она вернулась в город, ее снова постигнет, странный человек, появляющийся в тени, в темных дверях, всегда с ней, как с неизлечимой болезнью.

До последних недель она никогда не думала, что, когда кто-то угрожает вам, они украли вашу свободу; что, следуя за вами, они ограничили вас, препятствуя вашим движениям, ограничивая ваши возможности.

Пройдя по коридору яркой кухни Вильмы, плохо желая кофе, она вздрогнула в столовой.

Был кто-то здесь? Кто-то в доме, кроме Вильмы и самой себя? Что она чувствовала? Какое странное чувство. Чувство чего-то нежелательного, того, кто здесь не принадлежал.

Войдя в гостиную, она нашла его пустым. Она отодвинулась по коридору в комнату Вильмы. Эта комната тоже была пуста; светлая, светлая комната с красной печью, белой плетеной мебелью и цветущим ситцом казалась безмятежной. Ванна и открытый шкаф были пусты. Тем не менее чувство внешнего присутствия, наблюдаемого, сохранялось.

Это было совсем не так, когда Дульси или комплект смотрели на нее, а не дружелюбное и забавное небольшое осознание, никакого чувства товарищества.

Разумеется, она представляла это, но ощущение было таким реальным, она чувствовала мурашки. Странно, что вчера вечером он разговаривал с Уилмой за ужином, у нее была такая же неудобная мысль, что кто-то наблюдает за ними и слушает, хотя покровители на окружающих столиках были глубоко в своих разговорах, не обращая на них никакого внимания.

Взяв ее в руки, она перебралась в яркую кухню, где Вильма стояла у печи, делая блины. Первый бледный свет рассвета начал осветлять окна с алмазными стеклами. Домашний оранжевый сироп Уилмы нагревался на задней горелке, отправляя небесный аромат, смешиваясь с ароматом блинов и жареным беконом. Вильма, в своей желтой ромашке-напечатанной толстовке и ее белых волосах, приколотых сверху, выглядела рагтагом как девочка. Вильма двигалась, как девочка, длинная и гибкая, несмотря на ее шестьдесят-несколько лет.