900 дней. Блокада Ленинграда

Положение не было таким ужасным, как это представлялось неопытному корреспонденту, но оно было трудным. Кочетов решил прекратить поиски пехотного училища.

В действительности, как ни плохи были дела у русских, у немцев они тоже были не особенно хороши. Гальдер писал в дневнике 10 августа, что достижения фон Лееба «весьма незначительны».

«То, что мы сейчас делаем, – писал он, – это последняя, отчаянная попытка не позволить русским удержать линию фронта и перейти к позиционной войне… Критическая ситуация все более ясно показывает, что русский колосс был нами недооценен».

Фронт ненасытно поглощал человеческие ресурсы. 23 июля Жданов приказал мобилизовать 105 тысяч человек на строительство Лужской линии укреплений и 87 тысяч на создание Гатчинского укрепленного района. Секретари партийных организаций получили приказ незадолго до 12 часов дня, а к 5 вечера людям следовало быть наготове, имея при себе обмундирование, лопаты, кирки, продовольственные пайки.

Чтобы подстегнуть работы, все время помногу раз туда направляли партийных работников, потому что в некоторых местах боевой дух снизился и на людей оказывали воздействие немецкие листовки, утверждавшие, что сопротивление бесполезно. Три секретаря, B.C. Ефремов, А.М. Григорьев и П.А. Иванов, были направлены в Кингисеппский район и прибыли 28 июля в 8 часов утра.

«Жители уже убежали, – вспоминал Иванов. – Город горел. Единственной оставшейся в городе силой было подразделение железнодорожной охраны, защищавшее станцию и готовившееся взорвать мост через реку.

На следующее утро мы поехали в Веймарн, где несколько эшелонов еще работали на укреплениях. Только начали давать людям задания, как над станцией появилось звено «юнкерсов». Некоторые укрылись в лесу, но все равно было много жертв. Сотни людей работали сначала под бомбежкой, потом под минометным огнем, не хуже опытных военных саперов».

Хотя было мобилизовано от 500 тысяч до 1 млн ленинградцев[95] на рытье окопов и строительство укреплений (трудились даже дети 14–15 лет), рабочих рук все равно не хватало. 30 тысяч человек отправили работать на Копорское плоскогорье между Кингисеппом и Ленинградом, почти 100 тысяч – в Гатчинский район.

На досках, где вывешивали фронтовые сводки, появлялись объявление за объявлением. На доске в музее Эрмитаж висели призывы: «На траншеи!», «В Лугу – на траншеи!», «В Кингисепп – на траншеи!». Ада Вильм, ученый секретарь Эрмитажа, поехала с группой сотрудников под Толмачево. Она с детства знала эти места, собирала тут ягоды, грибы. Здесь гуляла в долгие летние ночи. А теперь они с товарищами рыли траншеи.

«Когда мы прибыли с заступами, кирками, лопатами, – вспоминала Ада, – артиллерийская канонада непрерывно звучала вдалеке. Это потом уже мы привыкли к вою снарядов, к близким взрывам.

Мы все рыли, пока фашистские танки не подошли к нашему сектору. В тот вечер мы собрались возвращаться в Ленинград».

К тому времени Толмачево было оставлено, а пламя горящей Луги поднималось к небу. Сотрудники Эрмитажа всю ночь пробирались через лес, на рассвете пришли на станцию и сели в последний ленинградский поезд.

Грязные, пыльные, измученные, в рваной одежде, с рюкзаками и лопатами вернулись они в Эрмитаж; их сразу послали на собрание, где выступила заместитель директора Милица Матье, ведавшая третьей по счету отправкой музейных сокровищ. Нельзя терять время. За работу! За работу!

Генерал Попов и секретарь горкома Кузнецов непрерывно были на ходу, пытаясь укрепить фронт. То они были у Мухина и курсантов-пехотинцев, то во 2-й дивизии народного ополчения, то у генерал-майора В.В. Семашко, командующего всем этим сектором, включая Кингисепп.

Они бросили на фронт еще одну дивизию народного ополчения, 4-ю, и пытались предпринять контрнаступление вместе с ополченцами Кировского завода. 4-я дивизия насчитывала 10 815 человек, в том числе 2850 коммунистов и комсомольцев. Но в ней было всего 270 пулеметов, 32 пушки, 78 минометов. Из каждых 10 командиров лишь один имел боевой опыт[96]. Положение безнадежное. Советские воины пошли против 5 германских дивизий, включая 2 бронетанковые, контрнаступление распалось на части, его направление смешалось, связь была вдребезги разбита.

Бычевский пришел в штаб Семашко ночью 11 августа, когда подведение страшных итогов подходило к концу.

Кузнецов укорял Семашко за неправильное руководство 4-й дивизией народного ополчения.

«Не забывай, – резко говорил Кузнецов, – это рабочие Ленинграда».

«Алексей Александрович, – протестовал Семашко. – Ни малейшей тени сомнения не хочу бросить на рабочих. Но дивизия сформирована три дня назад. У нее ни капли боевого опыта. Люди никогда не стреляли даже из винтовки. Они прошли пешком 40 километров до своей позиции, а я уже получил приказ перейти в контратаку. И они сразу нарвались на танки…»