900 дней. Блокада Ленинграда

С одной стороны – московское «мещанство», жадное, грубое, напористое, во главе с консервативным православным духовенством и московским цепким купечеством. Московские мещане – люди крепкие, тяжеловесные, пьющие водку; они выбились из крестьян, тесня своих ближних; они консервативны, не хотят перемен, обособленны, со страхом и ненавистью относятся к Европе. И к Санкт-Петербургу они относятся с ненавистью и страхом, потому что для них он олицетворяет все новое, прогрессивное, обладающее изящным вкусом и – опасное.

А с другой стороны – Санкт-Петербург, очарованный блеском Парижа и Рима (даже если сердце еще отдано Волге), его стиль, заимствованный у Запада, – вселенский, индустриальный, сугубо иностранный (в обществе даже говорили не по-русски, а по-французски); Санкт-Петербург, сверху вниз глядевший на отсталую, грязную, пыльную Москву, как на захолустье, от которого ушел. И Москва для него была символом бюрократизма, отсталости, неотесанности, вульгарности, провинциальности.

Перемены, которые последовали в жизни Ленинграда с переводом столицы в Москву, немного пугали. Питер двести лет распоряжался Москвой, а теперь настала очередь Москвы.

Так и случилось, пришло возмездие – месть правителя, какого Россия не знала со времени Ивана Грозного – параноика и диктатора.

Через год или два после смерти Ленина появились первые признаки – обострение борьбы между Сталиным и старой большевистской гвардией, в которую входил и Григорий Зиновьев, руководитель партийной организации Ленинграда, один из ближайших соратников Ленина, стоявший на втором или третьем месте среди самых влиятельных в то время деятелей России.

В 1927 году Зиновьева сняли, и Ленинград увидел, что боялся Москвы не без оснований. Перемены сначала были все же не слишком велики. Сталин занимался первым пятилетним планом и затеял трагическую, кровавую коллективизацию в деревне. Ленинград стоял в стороне от этой тяжелой борьбы. К тому же вырос новый талантливый руководитель, Сергей Киров, сторонник Сталина и в то же время человек обаятельный, способный, завоевавший сердца ленинградцев и завоевавший поддержку членов ЦК, которых напугала и ужаснула деспотичная жестокость Сталина. Даже ходили слухи, что на «съезде победителей», знаменитом партийном съезде в январе 1934 года, когда, казалось, остались позади худшие напасти индустриализации и коллективизации, Киров на выборах в Центральный комитет получил большее число голосов, чем Сталин.

А в декабре 1934 года произошло событие, которому суждено было на долгие годы отравить жизнь Ленинграда.

В этот день, войдя в кабинет Кирова в Смольном, некий молодой человек по имени Леонид Николаев застрелил его.

Это событие навлекло на Ленинград такой террор, какого мир не видывал ни во время Парижской коммуны, ни после нее. Тысячи людей были арестованы, их расстреливали, или ссылали в концентрационные и трудовые лагеря, или помещали в так называемые «изоляторы». Этих людей было множество, их впоследствии называли «убийцы Кирова». В основном арестовывали молодых, мыслящих и всех, кто когда-либо в прошлом не проявлял достаточной симпатии к режиму. Загнаны в эту сеть были, конечно же, и Зиновьев, и большинство старых большевиков, составлявших оппозицию Сталину.

Фактически убийство Кирова явилось краеугольным камнем террора 30-х годов. Именно в день убийства Кирова НКВД были даны особые полномочия, которых у него никогда прежде не было: без судебного разбирательства осуждать и казнить любого гражданина СССР.

После этого убийства режим сплошного террора залил кровью всю Россию и продолжался вплоть до начала Второй мировой войны (хотя начиная с 1939 года об арестах сообщать перестали – давно научились обходиться без судебных формальностей, – и многие, даже в России, не вполне осознавали, что ликвидация людей продолжается).

Но нигде так не свирепствовал террор, как в Ленинграде. Здесь в 1937–1938 годах совершались ужаснейшие репрессии. Сметены были сотни руководящих партийных работников и ответственных должностных лиц – среди них четыре секретаря городского и областного комитетов партии, четыре председателя горисполкома, руководитель горкома комсомола и десятки других видных партийных деятелей.

Кропотливо, по крупицам восстановлена история чистки, происходившей лишь на одном ленинградском заводе – Путиловском сталелитейном. Сначала удар обрушился на тех, кто каким-то образом был связан с прежней руководящей группой, во главе которой стоял Зиновьев. Завод едва переименовали в Кировский, как вдруг заместитель директора, секретарь партийного комитета и начальники десятка цехов были одновременно исключены из партии и уволены с работы. В январе 1935 года свыше 140 человек было уволено и затем арестовано под тем предлогом, что они в прошлом были как-то связаны с царским режимом, с бывшими промышленниками, дельцами, владельцами магазинов или кулаками. Тут же арестовали еще 700 человек, подведя их под категорию «классовых врагов».