900 дней. Блокада Ленинграда

Дом был создан, чтобы люди жили в коллективе на высших коллективистских началах. Применен был псевдорациональный стиль с претензией на подражание Ле Корбюзье. Ленинградцы шутили, что в «фаланстере на Рубинштейна» иметь семью не разрешается.

С тех пор шутки давно утратили новизну, и в равной мере ее утратили теории коммунального проживания. Но и Ольга Берггольц, и большинство жителей дома относились к нему с безрассудной нежностью, несмотря на его нелепость. В каком-то смысле это связано было с юностью, с тем энтузиазмом, который, казалось, теперь был в другом веке, у других поколений и других людей.

Дело не только в том, что коммунальная жизнь оказалась унылым чудачеством, какое трудно было себе заранее вообразить. Дело во всем остальном, что случилось в 30-х годах.

Ольга Берггольц – поэт, дитя революции, женщина талантливая, смелая. Голубые ясные глаза смотрят на мир правдиво и печально. Оттого что пройдена тяжелая школа российской жизни. На высоком челе – печать страданий. Благородная ее доброта закалилась в горе и несправедливости.

В день похорон Ленина, в воскресенье 27 января 1924 года, в четыре часа дня Ольга Берггольц, еще школьница, стояла с подругой у старого дома возле Нарвских ворот, где жила тогда. В тот момент по всей России гудели заводы, паровозы, сирены, колокола в память Ленина.

Когда вернулась тишина, казалось, все еще вибрирует в воздухе замирающее эхо гудков. Она повернулась к подруге и объявила: «Вступлю в комсомол и стану профессиональной революционеркой. Как Ленин».

В 30-х годах это смелое решение проходило суровую проверку. Умерли две ее дочери, одна за другой. А затем произошло то, что она и впоследствии называла «тяжким опытом» 1937–1939 годов: тюрьма, лагеря. Одна из бесчисленных жертв бесконечных сталинских чисток.

До тюрьмы она была лирическим поэтом, писала стихи и рассказы для детей. В тюрьме повзрослела как человек и поэт. И теперь, 22 июня, Ольга Берггольц записала свои мысли, свою поэму, которая в течение многих лет не была (и не могла быть) опубликована. Это была попытка выразить свое понимание страны, Родины, самой себя.

Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной – с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.
Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена,
встала бы на зов Твой из могилы,
все б мы встали, а не я одна.
Я люблю Тебя любовью новой,
горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
с темной радугой над головой.
Он настал, наш час,
и что он значит —
только нам с тобою знать дано.
Я люблю Тебя – я не могу иначе,
я и Ты по-прежнему – одно.

В Ленинграде в эти часы, узнав о немецком нападении, многие пытались заново поставить вопросы перед своей совестью, подвергнуть глубокой и трудной проверке подлинную природу своих чувств.

Не все могли, как Ольга Берггольц, забыть жестокость, страдания, зверство, разбитые мечты и утраченные иллюзии прошедшего десятилетия, не все были способны понять, что самое главное в этот решающий час – Родина и любовь к ней. Были и те, кто тайно или, может быть, не столь уж тайно радовался нападению немцев. Им казалось, что немцы освободят Ленинград и Россию от власти ненавистных большевиков.

Вряд ли кто-нибудь когда-либо узнает, сколько было таких инакомыслящих, но, конечно же, тысячи людей в этот момент не считали наступление немцев трагедией. Противоречивыми были мысли Дмитрия Константинова, который потом стал командиром Красной армии и участвовал в тяжелейших боях под Ленинградом. Он – один из тех, кто в этот воскресный день еще не обрел ясного понимания. Ужасна мысль о войне. Однако последние десять лет забыть невозможно – казни, ссылки, аресты, террор. А информаторы, страх, ночной стук в дверь? Сколько людей томится сейчас в сталинских тюрьмах и лагерях? Возможно, 20 миллионов.

Принесет им война освобождение? Этот новый ужас! Не последует ли за ним что-нибудь хорошее? Может быть, он избавит Россию от ярма большевиков и появится возможность новой, нормальной, человеческой жизни?

Ответа не было. Он хорошо был осведомлен об ужасах современной войны, о зверстве Гитлера, его расистских теориях, о безрассудных претензиях «Майн кампф». Кто больше зла принесет России – Сталин или Гитлер? Кто знает.

Вечером Константинов пошел с другом в Малый оперный театр, они до конца досмотрели оперетту «Цыганский барон», однако треть мест пустовало. Во время антракта публика гуляла в фойе, но без обычного оживления. Люди молчали или говорили шепотом.