«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня в 4 ч. утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие… Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора…
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Некоторые удивились, почему Молотов, а не Сталин говорил с народом. И конечно, никто за пределами очень узкого круга в глубине Кремля не знал правды: Сталина охватила болезненная депрессия, в которой он еще долго потом пребывал.
Но теперь люди осознали, что началась война. К часу дня, через несколько минут после речи Молотова, стали расти очереди, особенно в продовольственных магазинах. Выстроились также очереди у сберкасс: вкладчикам потребовались деньги. В гастрономах женщины покупали теперь все подряд: консервы (а русские их не особенно любят), масло, сахар, сало, муку, крупу, колбасу, спички, соль. За 20 лет советской власти ленинградцы по собственному горькому опыту знали, чего можно ждать во времена кризиса. Они кинулись в магазины покупать все, что можно. Они предпочитали продукты, которые можно хранить, но были не слишком разборчивы. Один покупатель взял пять килограммов икры, другой – десять.
В сберкассах люди, сжимая в руках старенькие, истертые сберкнижки, снимали со своего счета каждый рубль, который там имелся. Многие сразу же отправлялись в комиссионные магазины, превращая там толстые пачки бумажных денег в бриллиантовые кольца, золотые часы, изумрудные серьги, восточные ковры и медные самовары.
Уже собрались возле сберкасс шумные толпы, они требовали денег сейчас, немедленно. Тогда появились отряды милиции, к трем часам сберкассы закрыли, денег в них больше не было. Потом они открылись лишь во вторник (поскольку понедельник там выходной день). А когда они снова открылись, властями был установлен лимит: выдавать на одного человека по 200 рублей в месяц.
Продовольственные и промтоварные магазины были открыты, а также комиссионные. У многих были припрятаны дома пачки бумажных рублей, люди хватали свои деньги и покупали все, что само по себе могло представлять ценность.
В воскресенье ленинградские домохозяйки полностью очистили магазины, которые были поменьше. За последнее время это был второй случай, когда пришлось делать запасы продовольствия, они так же кинулись по магазинам зимой, в период войны с Финляндией. Делать запасы – старый русский обычай. Никто из живших в Ленинграде со времен Первой мировой войны не мог особенно полагаться на способность властей обеспечить нормальное снабжение продовольствием. История предыдущих войн – а подчас и мирных периодов – это история нехваток и мытарств.
Повысился спрос на водку, вечером ее запасы были исчерпаны, во многих кафе и ресторанах также. Причем водку раскупали не для того, чтобы сразу выпить. Ее запасали.
На предприятиях и в учреждениях были организованы митинги. В это воскресенье работали многие крупные заводы, среди них «Электросила», «Красный выборжец», «Скороход», – в городе не хватало электроэнергии, ее расход становился более равномерным, когда работали по воскресеньям.
Около 9 утра позвонили из Смольного на эти заводы секретарям партийных организаций, на многих до 11 часов состоялись закрытые партийные собрания. Затем, после выступления Молотова по радио, на всех предприятиях состоялись всеобщие митинги.
В это воскресенье Ольга Берггольц была в своей ленинградской квартире. Странное это было жилье – кооператив, построенный в начале 30-х группой молодых (теперь, казалось, очень молодых) инженеров и деятелей культуры. Официально здание на улице Рубинштейна именовалось «Дом-коммуна инженеров и писателей». Но все ленинградцы прозвали его «слезой социализма».
Дом необыкновенный, словно памятник страстному стремлению инженеров и писателей на заре революции покончить с уродливыми приметами буржуазного существования.
В «слезе социализма» устранено было все, что могло напоминать об устаревших, отживших свое обычаях. Не было кухонь. Отсутствовали швабры. Во всем здании не было места, чтобы приготовить еду. Никаких прихожих с вешалками. Пальто оставлять лишь на общих вешалках.