900 дней. Блокада Ленинграда

По городу ходили патрули госбезопасности. Ленинградский корреспондент шел по Невскому в коричневой рубашке, слегка прихрамывая. Его задержали, в полной уверенности, что это нацистский парашютист, повредивший ногу во время прыжка. Фотограф Георгий Шулятин спешил в Псков по заданию «Северной кинохроники», на нем был английский пиджак из твида, кепка, похожая на заграничную, в руках кинокамера. Остановив какого-то прохожего, Шулятин спросил, где штаб, и немедленно был арестован. К счастью, милиция повела его в штаб, где ему удалось добиться освобождения и получить форму военного корреспондента.

Скверные слухи гуляли по городу. Говорили, что известный поэт, мобилизованный на строительство укреплений, поранил руку, чтобы не попасть на фронт, и его расстреляли как обыкновенного дезертира.

Поэт Даниил Хармс жил в доме номер 11 по улице Маяковского. Чудаковатый, худой и длинный, он носил рыцарскую шляпу в духе «Трех мушкетеров», а на шее – цепочку с амулетами, вырезанными из панциря черепахи и слоновой кости. Говорили, что он существует на молоке, что он из-за бедности на грани голодной смерти. Он кое-как перебивался случайными публикациями детских стихов. За всю его жизнь были опубликованы лишь две поэмы для взрослых. Но Хармс очень много писал, у русских это называется «в ящик», – блестящий сатирик, философ в готическом духе, поэт абсурда задолго до того, как школа абсурда стала модным направлением в искусстве. Для такого человека, с необычными привычками, одеждой, мыслями, философией, поведением, жизнь в Ленинграде 30-х годов не могла быть легкой. Но он выжил в отличие от многих других.

Вскоре после начала войны писатель Леонид Пантелеев провел вечер с Хармсом, которого знал много лет как талантливого человека. Эксцентричность Хармса была маской, под которой скрывалась подлинная личность, ничего общего не имевшая с тем клоуном, которого он из себя изображал.

Друзья пили дешевое вино, ели белый хлеб – он еще был во всех ленинградских булочных – и говорили о войне. Хармс говорил о ней с оптимизмом; будучи патриотом, понимавшим опасность фашизма, он верил, что Ленинград, именно Ленинград, решит исход войны, что храбрость и стойкость ленинградцев окажутся той скалой, о которую разобьется нацистская военная машина.

Через несколько дней в дверь Хармса постучал дворник – внизу во дворе кто-то хочет его видеть. Поэт вышел во двор, там его ждал «черный ворон», автомобиль НКВД. И он поехал в тюрьму, чтобы гнить там и умереть в ледяную зиму 1941/42 года. Никто в Ленинграде не знал, за что, и никто до сих пор не знает. Может быть, за то, что носил смешную шляпу?

На тюремном пути движение шло не только в одном направлении. Полковник Н.Б. Ивушкин был второстепенным партийным работником в Демянске. В 1938-м арестовали, посадили в тюрьму; накануне войны – выпустили. Как раз в последние дни июня, так что он поспел в 55-ю пехотную дивизию и прошагал с ней маршем 320 километров от Демянска до Великих Лук. И у соседки Скрябиной, Любови Николаевны, внезапно вернулся муж, Куракин, после двух лет лагерей. Сначала соседка была на седьмом небе от радости. Но муж вернулся таким постаревшим, усталым, подавленным и таким больным (у него было сломано ребро и одно ухо не слышало), что радость по поводу его возвращения померкла. А муж сестры Александра Штейна? Солдат, надежный, как скала, полковник, человек, закончивший войну в Берлине командиром противотанковой бригады, на груди которого сверкали медали. На войну он пошел еще со следами наручников на запястьях (четыре года в лагере как «враг народа») – из тюремного управления в военкомат, а оттуда – на поле боя.

Да, люди видели целые отряды заключенных, которых прямо из трудовых лагерей направляли на фронт, в бой под дулом пулеметов НКВД. Других заключенных мобилизовали на строительство укреплений. Когда Красная армия отступала из Прибалтики, некоторых заключенных освободили. Некоторые бежали. Некоторых расстреляли.

Ленинград в эти дни жил задачей, которую поставил Жданов по возвращении из Москвы, – укрепления Лужской линии обороны.

Почти с первого дня войны день и ночь работал на лужском рубеже полковник Бычевский. Новая система укреплений проходила вдоль реки Луга, примерно в 65–120 километрах юго-западнее Ленинграда. С каждым днем очевидней становилось, что остановить нацистов у ворот Ленинграда можно только на лужском рубеже.