900 дней в тылу врага

К счастью, впереди оказался комбриг Бабаков. Он выставил заслон, а сам, размахивая пистолетом, во всю мощь легких закричал:

— Стой! Куда прешь!.. Застрелю! Назад!

Это был критический момент. Не послушай люди комбрига, продолжай они бегство — тогда конец, полный разгром. Но человеческий разум, здравый смысл победил животное чувство страха. Люди опомнились, остановились, начали отстреливаться.

— Не отступать, товарищи! Бейте фашистскую сволочь, — продолжал греметь голос Бабакова.

Кто-то бросил гранату, она разорвалась в самой гуще гитлеровцев. Это было последнее, что окончательно решило исход боя. Немцы стали отходить.

Бойцы собирались по отрядам. Многие от стыда за минутную слабость не смотрели друг другу в глаза. Да, все могло кончиться иначе, не подоспей вовремя Бабаков. Теперь он стоял в кругу командиров отрядов и приказывал занять круговую оборону.

Пользуясь затишьем, мы узнали кое-что о случившемся. Оказалось, сбившаяся с пути по вине проводников партизанская колонна врезалась в расположение крупной фронтовой гитлеровской части. Немцы сначала растерялись и пропустили голову колонны. Потом пришли в себя и открыли ураганный огонь. Гитлеровцам удалось расчленить колонну на две части и одну из них рассеять.

Сидя в круговой обороне, партизаны старательно вывертывали карманы с надеждой найти там завалявшуюся корку хлеба. Съестные запасы мы израсходовали еще за железной дорогой, и теперь у нас не было ничего, кроме воды.

Несмотря на бессонную ночь и чрезвычайную усталость, спать не хотелось. Все с нетерпением ждали вечера. Только темнота могла помочь нам уйти из этого болотистого места, вокруг которого расположился неприятель.

Я никак не мог смириться с мыслью о гибели Горячева.

— Расскажи, друг, как было дело? — попросил я Павлова.

Павлов долго молчал. Он несколько раз взглянул мне в глаза. Видно было, и ему тяжело говорить о гибели Коли.

— Вышли мы из кустов на поляну. Посмотрели — никого нет. Дай, думаем, пройдем дальше. Только выскочили на середину, а нам — «Хальт!». Мы с Колей залегли, стали отстреливаться. Да куда там. Немцев, как собак нерезаных. Мы вскочили и обратно. Я добежал до леса, а Колю, видать, шибко ранили. Он упал. Когда я оглянулся, к нему подбежали немцы. Вдруг в том месте, где лежал Коля, взметнулся столб дыма, раздался взрыв. Фрицы вокруг него упали… Коля подорвал себя гранатой, — закончил рассказ Павлов.

Комок горечи подкатил к моему горлу. Болью кольнуло сердце.

«Не беспокойся, Ильич, комсомол не подведет», — вспомнились его последние слова.

— Эх, Коля, Коленька!..

Под вечер командиры собрались на совет. Был разработан план дальнейшего продвижения. Командование отрядами поручили Бабакову. В голову колонны выделили наиболее отважных и опытных партизан-автоматчиков.

Наконец двинулись в путь. В лесу стояла кромешная тьма. Люди натыкались на кочки и деревья, под ногами хлюпала ледяная вода. Всем хотелось скорее выбраться из этой чащобы. Прошел час, другой. Казалось, все пойдет хорошо. Но колонна внезапно остановилась.

— В чем дело? Почему стали? — спрашиваем у передних.

Никто ничего не знает. По цепочке вдруг прокатывается шум. Из уст в уста переходят страшные слова: «Колонна разорвалась».

Какой-то ротозей, следуя за товарищами, зазевался и свернул не в ту сторону. Надеясь нагнать своих, он окончательно сбился с пути и повел нас совершенно в противоположном направлении. Когда спохватились, было уже поздно. Ротозея готовы были растерзать на месте.

Мы с Яковлевым переходим в голову колонны. Теперь нам самим приходится вести отряды. Ориентируясь по компасу, мы осторожно идем вперед. В лесу кое-где раздаются винтовочные выстрелы. Это беспокойные немецкие часовне отпугивают нашего брата. Гитлеровские части, безусловно, знают о том, что большая группа партизан находится в этом районе.

Два часа ночи. Люди совсем выбились из сил. С трудом пробираемся по лесному завалу и неожиданно попадаем в воду.

Советуемся. Решаем ждать утра.

Едва забрезжил рассвет, мы уже на ногах. От сырости знобит. Настроение ужасное. Где-то в тумане слышится немецкая речь. Настораживаемся. Палец тянется к курку. То здесь, то там раздаются какие-то сигналы. Слышен рокот моторов, визг циркульных пил.

Путь перерезает лежневая дорога. Меж деревьев видны зеленые шинели гитлеровцев.

По бревнам стучат кованые сапоги солдат. Немцы идут в обе стороны группами и в одиночку.

— Видно, важная артерия, — говорит Веренич.

Мы сидим у дороги несколько часов. Немцы тянутся беспрерывным потоком. По настилу тарахтят повозки, автомобили.

Я проверяю своих бойцов. Их осталось не больше половины. Часть ушла в голове колонны с Бабаковым, часть погибла.

Лица у людей хмурые, осунувшиеся. От ходьбы по болотам, кочкам и корягам обувь развалилась, и теперь многие бойцы оказались босиком. Ноги от ледяной воды посинели, ссадины кровоточили. Еще больше беспокоило нас отсутствие боеприпасов. У некоторых осталось всего по два-три патрона. Все понимали, что немцы, хорошо зная, в какое тяжелое положение попали партизаны, примут все меры к тому, чтобы нас уничтожить.