93 год

И только теперь, наконец, я понял, где видел раньше этот волевой подбородок. Конечно же, всего три месяца назад я – студент, как будущий офицер, проходил учебные сборы в маленьком местечке неподалеку от нашего города. Там нас – военных переводчиков встретило новое начальство, во главе которого и находился полковник Лысов. Его имя и отчество мы, разумеется, сразу забыли, и стали называть между собой просто – лысина. Впрочем, общались мы с ним мало, и узнавали о его существовании только по доводимым до нас от его имени приказам. Иногда они нас веселили, как, например, указание об окраске травы в зеленый цвет, накануне визита высокой инспекции, но чаще всего они вносили в нашу жизнь ту армейскую размеренность, к которой, в конце концов, привыкаешь как к неизбежным обстоятельствам, ощущая даже вместе с тем какое – то странное удовольствие от подчинения им.

Как бы там ни было, для меня оказалось приятным встретить здесь этого полковника. Относясь к этой породе людей немного свысока, я не мог наделять их теми же душевными качествами, что и подобных мне, и потому мне было вдвойне радостно встретить единомышленника именно из их числа.

Я протянул ему руку и назвал себя.

– Помню, ну как же, конечно помню, – проговорил он, крепко сжимая мою руку. – На экзамене на офицерский чин Вы нас здорово удивили прекрасным знанием целых трех иностранных языков.

После этой его фразы, переведшей меня как – то сразу в разряд подчиненного, во мне снова промелькнуло это смутное желание власти над собой, которое возникало каждый раз, когда я оказывался в группе людей. И чтобы выбраться из него, я уже было собирался сказать ему какую – ни будь колкость, но он опередил меня.

– А Вы знаете, что своими знаниями могли бы принести большую пользу общему делу.

– Каким образом? – удивился я. – По-моему, путчисты еще не разучились понимать свой родной язык.

– У нас есть не только враги, но и иностранные друзья, которые оказывают нам огромную помощь.

– Что ж, я готов.

– Тогда к 9 часам подходите к главному подъезду здания. Я Вас встречу.

На прощание мы еще раз крепко пожали друг другу руки.

Возле штаба, куда я отправился после разговора с полковником, царила суматоха. Люди в странных одеждах, лишь издали напоминавших военную форму, сновали взад и вперед с озабоченным видом. Дедовские сабли, папахи и даже сапоги со шпорами придавали им какой – то опереточный вид, и оттого, наверное, их выкрикиваемые в толпу приказы собраться в том или ином месте казались пустыми и ничего не значащими словами. Более серьезными казались люди в национальных костюмах, с флагами и символикой тех государств, которые должны были вот-вот возникнуть из-под обломков рушившейся Империи. Они были собраны в отдельные группы, вооруженные, как правило, холодным оружием, и старались не общаться с чужаками. Их лица были тверды и суровы. Иногда к штабу подходили люди, экипированные по всей принятой тогда военной форме, но они не задерживались там и быстро исчезали, практически ни с кем не общаясь. Если же их останавливали какие – нибудь чересчур восторженные граждане, которые начинали задавать им вопросы, то они отделывались ничего не значащими фразами, типа – мы победим, и старались побыстрее уйти.

Пожилая женщина стояла неподалеку от входа в штаб и почти уговаривала взять у нее небольшие плакатчики, на которых красным карандашом были написаны, сочиненные ею же четверостишия, обещавшие все мыслимые и немыслимые кары продажной хунте, захватившей власть. Рядом с ней находился высокий заросший щетиной человек в рваной тельняшке, призывавший вступать в партию анархистов – революционеров, единственную силу, по его словам, способную навести порядок в стране. Призыв к порядку, вместе с тем, должного резонанса в толпе не имел, и мохналобый последователь Кропоткина был быстро вытеснен невесть откуда взявшимися крепкими молодцами. Попытавшейся что – то возразить старушке они объяснили, что это был провокатор, посланный путчистами посеять дезорганизацию в наши ряды. Однако инцидент этот имел последствия: вернувшийся через несколько минут со своими немногочисленными сторонниками звероподобный юноша попытался отвоевать утраченное место, но их группа оказалась тут же рассеянной людьми в черных костюмах. Юноше, причем, досталось довольно крепко, так что слонявшейся без дела добровольной сандружине пришлось останавливать хлеставшую из его носа и ушей кровь.

Надю я увидел уже потом, когда, отведя этого парня с помощью его друзей в парк, я вернулся к штабу. Она стояла, прислонившись к черной железной решетке, и плакала, держа в руках сумку набитую толстыми пачками бумаг, просвечивающими сквозь целлофан.

– Что случилось, почему ты плачешь? – спросил я, с удивлением подмечая в своем голосе какую – то странную нежность.

– Они не должны, не должны были этого делать, – вдруг закричала она. – Чем тогда мы лучше тех против кого боремся?

– Это ты жалеешь того парня? Ну, с ним, конечно же, немного погорячились. Хотя, по правде говоря, его призывы к порядку, и это из уст анархиста, могли быть восприняты как вызов всем нам.