99 дней

– Смотри, я как чертов Андре Гигант, – бормочет он мне и тихонько фыркает. – Знаешь, сколько прошлой зимой меня просили отойти назад в баре Индианы? Там проходила вечеринка в честь «Игры престолов», и я заслонял драконов.

Я смеюсь.

– Жизнь – тяжелая штука, – говорю ему, и он специально хмурится и притворяется, словно не знает, что делать с локтями. Все это смотрится глуповато, с такой его стороной я не была знакома: я все время приравнивала его к Джо Кулу[2], а не к застенчивому и неуверенному в чем-то человеку.

– Это свидание? – выпаливаю я, когда тухнет свет, и щурюсь, чтобы понаблюдать за выражением его лица. Он удивлен. – В смысле, прямо сейчас? Ты и я?

– Я не знаю, Молли Барлоу, – отвечает он и качает головой, словно считает меня головоломкой. – А ты этого хочешь?

Хочу ли я этого?

– Я… – тоже не знаю, почти говорю ему, но тут свет выключается полностью, и звучит знакомая старая музыка. Гейб тянется к моей руке в темноте. И вместо того, чтобы перевернуть ее, потирает кончиком указательного пальца внутреннюю часть моего запястья и точку пульса. В итоге каждый нерв моего тела сосредотачивается в этом самом месте, словно от обезболивающего крема, которым тренер заставлял нас мазать колени после тренировки по бегу. Это Гейб. Это Гейб, и я уверена, что это свидание – мне нравится, что это оно, нравится неясное внутреннее чувство, которое испытываю с ним наедине, хотя театр заполнен больше чем наполовину. Такое впечатление, что это преступно, и если кто-то увидит, нас отправят в наручниках в тюрьму. А еще приятно, легко и правильно.

Всю первую треть фильма пальцы Гейба играют с моим запястьем, вырисовывают на нем круги. Интересно, чувствует ли он, как под моей кожей пульсирует кровь? Я задерживаю дыхание и чувствую, как при его прикосновении мое сердце начинает биться быстрее в предвкушении, напоминая пролистывающего главы маминого романа безумного фаната, которому не терпится узнать, что произойдет дальше.

А дальше происходит вот что: ничего.

Герти и инопланетянин смотрят «Улицу Сезам». Гейб тянется за попкорном. Я жду, когда он снова возьмет меня за руку, но этого не происходит, он откидывается на спинку и сидит так до конца фильма, скрестив руки на груди, словно так было весь вечер, словно это всего лишь дружеские посиделки.

Щекотливая ситуация.

Я могла бы сама взять его за руку. Мне не двенадцать, я не отношусь к амишам и не живу в 1742 году, и я бог знает сколько раз тянулась к руке Патрика, когда мне этого хотелось. Но внезапное отстранение Гейба заставляет меня посмотреть на все по-другому, блеск сходит на нет, и туман в голове рассеивается настолько, что я наконец вижу вечер таким, какой он есть, и таким, каким – нет.

Похоже, я ошибалась.

Не понимаю, почему меня это так расстраивает.

Я беру себя в руки, когда включается свет и зрители начинают потихоньку выдвигаться в узкие проходы, и улыбаюсь, как ни в чем не бывало. Эта улыбка все лето предназначалась всем, кроме Гейба.

– Было весело, – радостно говорю я, и мой тон настолько фальшиво веселый, что можно было бы добавить: «…бро». Гейб лишь кивает. Я беру сумку и иду за ним к выходу, убеждая себя, что нет причин разочаровываться.

– Ты в порядке? – спрашивает он, и я тут же поднимаю голову. Мы проходим через боковую дверь и вдвоем идем по узкому тротуару снаружи театра. Фонари парковки отбрасывают оранжевые пятна на бетон, а все остальное погружают в тень. Он легонько ударяет меня по руке. Мои волосы тут же встают дыбом. – М-м?

– Угу. – Мы останавливаемся. На парковке хлопают двери машин, оживают двигатели. Я сглатываю. – Я в порядке. Просто…

Гейб перебивает меня.

– Слушай, – говорит он, – я не хотел вводить тебя в заблуждение. Разговором о свидании. Ты долгое время встречалась с моим братом, я понимаю. И не пытаюсь вести себя, как сволочь.

Подождите.

– Что? – спрашиваю я. – Нет, нет, нет, ты не вводил меня в заблуждение. В смысле, – качаю головой, – это я подняла тему свидания, помнишь? Наверное, это я ввела тебя в заблуждение.

– Уверена? – спрашивает Гейб и медленно и непринужденно делает шаг в мою сторону. Я словно инстинктивно поднимаю голову. Он совсем меня не касается, но я почему-то чувствую его везде. Между нами вибрирует столько атомов, что кажется, воздух должен гудеть.

– Угу, – отвечаю я и чувствую, как улыбка и нечто похожее на расслабление расползаются по моему лицу. – Я точно не в заблуждении.

– О, точно? – Гейб осторожно обхватывает мое лицо. Тепло его тела проникает ко мне сквозь наши футболки. – А теперь?

Улыбка превращается в усмешку.

– Нет, – отвечаю я.

– А теперь? – снова спрашивает он и целует меня прежде, чем я могу ответить.

День 20

Поцелуй с Гейбом разжигает во мне пожар, о существовании которого я не знала. Следующим утром, когда я просыпаюсь, все как будто внезапно выплескивается, словно это лето наконец показало кусочек надежды из своего кармана. Я марширую к «Френч Роуст», точно генерал на битву, точно Гейб отпечатал на моем сердце знак мужества. И впервые за долгое время чувствую себя храброй.