9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

В конце концов мне все-таки удалось найти то, что я искал. Небольшой темный зрительный зал человек на двести. Все освещение в составе двух прожекторов было направлено на сцену. Я тихонько пробрался и сел на шестой ряд с краю, не слишком близко. Моего появления никто не заметил. Больше в зале никого не было. На сцене же находилось человек десять, все, кроме одной девушки, были одеты в повседневную одежду. Этой девушкой и была А. На ней был эклектичный зеленый халат поверх сливочного пеньюара в пол. Волосы были небрежно собраны заколкой. В таком убранстве она само собой выделялась среди всех остальных. Я зашел, когда они прогоняли один из эпизодов. Все незадействованные актеры наблюдали в сторонке. В центре были только она и какой-то парень тщедушного телосложения, они сидели напротив друг друга за столом, разговаривали на повышенных тонах, затем он вскипал, вскакивал со стула, начинал на нее кричать, она же оставалась на своем месте, пыталась отвечать уверенно и громко. Он подходил ее и хватал за руки, она пыталась сопротивляться, но получалось очень вяло. Режиссер, маленький парень с большой окладистой бородой громко говорил: «Стоп». Подходил и настойчиво что-то объяснял А. Она слушала его с выражением полнейшего безразличия, в конце кивала. Режиссер возвращался на место, говорил: «Поехали», все замирали. Я не мог слышать, что именно он ей говорил, но она играла абсолютно так же. Затем снова возглас: «Стоп!».

Так повторялось раза три. Прогон, игра, объяснения. Все остальные каждый раз пытались привнести что-то новое: ее партнер по сцене варьировал степень экспрессии и ярости в своей роли, режиссер новыми нетерпеливыми жестами пытался донести до нее свою мысль, коллеги на краю сцены начинали откровенно зевать. И только у нее ничего не менялось: от произнесенных один в один всех реплик до безразличного кивка в конце. После четвертого идея неизменности будущего воцарилась в головах всех, кто был в зале. После очередного прогона режиссер сказал: «Ладно, на сегодня хватит». Облегченно вздохнув, все отправились за кулисы. А. посмотрела в зал, искрящимися от прожекторов глазами, и сделала поклон. За кулисы она ушла последней. Я оставался сидеть на месте. В зале включили общий свет. Через пару минут актеры возвращались, сходили со сцены и проходили мимо меня к выходу. Прошел режиссер с явно подавляемой яростью внутри. Ушли все. Только А. все еще не было. Я уже начал думать, помнит ли она что я должен был прийти и есть ли из-за кулис еще один выход.

Наконец она появилась. В длинном бордовом плаще с вышивкой в азиатских мотивах, накинутом и небрежно подпоясанным поверх все того же пеньюара. С достоинством, точно у древнейших из небожителей Олимпа, она медленно прошлась по сцене, дотрагиваясь до расставленных декораций, словно прощалась с ними на бесконечно долгое время, сошла по трем ступеням и очутилась среди простого смертного мира.

Я поднялся со своего места. Не успел я ничего произнести, она одарила меня уставшей улыбкой и репликой: «Без цветов? Подобной грубости я давно не видывала». Я, прямо скажем, смутился такому началу, хотя, раз каким-то образом успел стать самым преданным фанатом, то можно было и принести букет. А. остановилась перед выходом у дверей, махнула рукой куда-то в сторону дальней части зала и весь свет погас.

Она шла томной царственной поступью. Я семенил сзади, пытаясь подобрать слова, чтобы загладить свою промашку. Вокруг уже было на порядок тише, репетиция закончилась позже других занятий. Остался только литературный кружок, чьи участники перешли от возвышенных обсуждений к самому обычному пьянству. Уже знакомой дорогой мы вышли в вестибюль. Свет от люстры стал заметно ярче, запах перегара полностью выветрился. Старомодные мозаичные полотна заиграли новыми красками, словно кто-то успел за время репетиции отмыть и отполировать. Может уборщица зашла в позднюю смену. И только вахтерша осталась такой же, как я ее запомнил. Ее крепкий сон не смог разрушить весь поток посетителей этим поздним вечером.

Мы вышли на улицу. Остановившись у колонны, А. подкурила тонкую сигариллу с вишневым запахом и оценивающе посмотрела на меня. В своем ярко-расшитом плаще она выглядела совершенно чужеродным элементом в этом унылом окружении.

– А в чем сюжет этой пьесы? – попробовал я начать разговор.

– Потускневшая актриса, чьи лучшие годы уже позади, возвращается в свой родной город к сестре, чтобы побыть в спокойствии и восстановить силы.

– А что за парень был напротив тебя за столом на сцене?

– Это – муж сестры. По сюжету он не выносит главную героиню, впрочем, как и она его.

– Хм, звучит знакомо.

– Не думаю. Это – совершенно новая работа одного молодого безумно талантливого драматурга. Ты вряд ли знаешь его имя. Блестящая, в ней есть все: и ярость, и тоска, и напряжение. Прекрасная работа, с нетерпением жду, что из этого получится.

– Ты играешь потускневшую актрису в возрасте?