9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

Принесли еду. Э. с нетерпением принялась поглощать пирог. Сильно проголодавшись, она расправилась со своим блюдом на удивление быстро, затем, прижимая к лицу недопитый стакан лимонада, смотрела выжидательно то на меня, то в окно. Взгляд ее выражал буддийскую безмятежность или скорее сытую сонливость. Когда мы покончили с нашим ужином, и остались в ожидании счета, я спросил ее куда она хочет идти. На что она ожидаемо, ответила, что ей в принципе все равно.

Мы вышли на улицу. На счастье дождь перестал, но и солнце скрылось за горизонтом. Теперь стало темнеть все раньше и раньше, каждый год приходится привыкать к этому заново. Появилась пресловутая вечерняя прохлада, которая со временем трансформируется в полноценный холод.

Шумные улицы все также вызывали у нас внутреннее отторжение. Поэтому сворачивая, мы подсознательно выискивали пути тише и уже. Второстепенные улицы практически не освещались. Оно и понятно. Зачем полноценная иллюминация двум уставшим пешеходам, бредущим куда-то словно в дешевом арт-хаусном кино? Им должно хватать лишь отраженного от продрогшего асфальта света фар редких автомобилей, неспешно проезжающих мимо. Нам и хватало. Мы прятали нос в пальто и смешно пританцовывали от холода на перекрестках, где вместо диско-шара работал сигнал светофора.

Справа как-то незаметно выросла облезшая стена из векового кирпича. Уверенная в своей непоколебимости она отделяла нас от чего-то и справлялась со своими обязанностями вполне успешно. На ее вытянутом величавом облупившемся теле встречались искусные цветастые граффити, что лишь подчеркивало ее важность и монументальность, на контрасте с современным озорством. Мы лишь покорно шли вдоль, отмечая самые интересные произведения и размышляя вслух, что этим хотел сказать автор.

Неожиданно стена прервалась изящными коваными воротами, одна створка была приоткрыта, будто приглашение зайти внутрь. Э. замерла на несколько секунд от такого неожиданного поворота событий и я, пройдя по инерции несколько шагов, вынужден был вернуться за ней. Ни произнеся ни слова, она зашла внутрь.

Непоколебимая стена, которая отделяла что-то от нас, осталась позади. А это что-то на поверку оказалось старым кладбищем. Абсолютно темное, наполненное лишь очертаниями и силуэтами, которые с трудом читались в свете отраженного от облаков зарева центра города. Шурша мелким гравием под ногами, Э. неуверенно направилась вглубь. Я последовал по ее следам. Не самое приветливое место в любое время суток. А вечером, так особенно. Мы старались двигаться как можно тише, словно за одной из могильных плит могла скрываться спящая инфернальная тварь, которая только и ждала, чтобы наброситься на нас.

Э. остановилась возле одной из многих могил. Скрестив руки на груди, она смотрела на гранит с высеченным именем и годами, между которыми растянулась одна отдельно взятая человеческая жизнь.

– Как ты думаешь, что там? – спросила Э. полушепотом.

– Кости и сгнившая древесина, – ответил я ей серьезно с такой же громкостью.

– Нет. Там – это после того, как ты оказываешься тут, в земле, – Э. поняла, что ее формулировка прозвучала несколько нелепо и сразу же уточнила. – Что с человеческой душой происходит после смерти?

– Я …. Я без понятия. Никто не знает. Да вроде тут и нет верного ответа. Я особенно никогда над этим и не задумывался. Мне кажется, что души не существует. Есть только мозг, который и формирует каждого из нас. И характер, и душу и все остальное. А все то, что считается божественным проявлением, лишь эволюционные и социальные аспекты поведения, которые с течением развития человечества были возведены в степень духовности. Как-то так.

Э. взглянула на меня с недоумением, но при этом показалось, что за ее несомненно серьезным выражением лица тенью проглядывала жалость. Сложно было сказать. В блеклом свете можно было только разглядеть лишь появившиеся морщинки на ее лбу.

– Верного ответа не существует, но ты почему-то считаешь именно так, а не иначе.

– Не знаю. Сейчас все люди моего поколения так считают. А как так не думаешь?

– Нет, я думаю, что не все так просто. Конечно, я не знаю, просто мне нравится мысль, что все совсем иначе. Что все не заканчивается на этом вот так просто.

– Ты думаешь, все как в традиционном понимании – облачный рай и пылающий ад?

– Нет… Вернее, не совсем.

Э. замолчала. Я взглянул на нее в надежде, что последует продолжение. Но она лишь молча стояла, устремив взгляд на грубо выбитое в камне имя какого-то мужчины, усопшего ровно двадцать четыре года назад. В конце концов, я не выдержал и задал ей вопрос. Мой голос в опоясывавшей нас замогильной тишине показался грубейшей пошлостью.

– И как именно тебе все это видится?

– Какая разница? Это всего лишь глупая фантазия.

– Мне было бы интересно услышать. У меня вот никаких фантазий, но мой ответ тоже получился глупым. Расскажи, пожалуйста.