A&B

— Ничего ты не знаешь. — Раздался измученный вздох. У него не было сил спорить с ним сейчас — не в таком состоянии. Ему огромных усилий стоило просто стоять на ногах, он чувствовал, как с каждой секундой становилось хуже: в глазах темнело, тело било сильная дрожь, голова отказывалась соображать. Если ему вправду так сильно хочется рискнуть своей жизнью, то какой смысл его отговаривать? Пусть делает, как хочет. Главное, суметь дойти до кровати и не упасть нигде по пути.

Не сказав больше ничего, Себастьян ушел, оставив Араки стоять в кухне. Потерянный — именно то слово, которым можно описать его внутреннее состояние в этот момент. Себастьян, конечно, никогда не производил впечатления жизнерадостного и счастливого человека, но чтобы до такой степени… Это абсурд какой-то. Ну, зачем ему это? У него есть Аня и бабушка, нет проблем с деньгами и, пусть неприятно это признавать, недюжинный ум. Чего ему не хватает?

«Хикари» — пришло в голову ему в ответ на его же вопрос.

«25»

«Хикари». Это имя не выходило у него из головы уже два года. Каждое утро первое, о чем он думал — о ней. Последняя мысль перед сном — тоже была о ней. Детали, которым тогда он не придавал никакого значения, сейчас всплывали в воспоминаниях, доставляя ему удовольствие и одновременно нестерпимую боль. Тепло ее рук, ее привычки, запах, улыбка, ласка и забота. Он вспоминал всю их жизнь вместе. И сейчас, лежа в кровати, дрожа от температуры, он радовался тому, что скоро увидит ее. Пусть и только во сне. Он закрыл глаза и мгновенно провалился в сон.

Смех, шарики, торт, свечи. Мамины знакомые что-то оживленно обсуждают за праздничным столом. Это его девятый день рождения, но они с Хики праздновали отдельно в его комнате. Какой интерес слушать нудных взрослых? Он лишь пришел захватить кетчуп. Хики стало любопытно, какой вкус будет у сладкого торта, если размещать его с кетчупом. Интересно будет посмотреть, как она будет есть эту гадость. Взяв все, что хотел, он торопливо пошел к выходу. Она ждет за дверью. Одно мгновенье. Сильный грохот. Все рухнуло. Он сидел в непроглядной темноте на коленках в луже из чего-то теплого и липкого. Страшно, тесно, душно. Запах смерти — так пахнет кровь, мясо и внутренности. Он не впервой его чувствует, но сейчас все не так, как раньше. Над ним груды обломков его дома. Ему повезло, он попал в воздушный карман и не пострадал. Осознание произошедшего пришло далеко не сразу, а медленно по фрагментам.

«Мама!» — Он пытался крикнуть, но вместо этого выходил сдавленный хрип. «Она мертва?! Хики!» Откуда-то сверху раздался сильный скрежет, заставив похолодеть все его нутро. «Вот и все? Значит, скоро я…» Теплые руки обхватили его сзади. Она вся дрожала, прижимаясь к нему так, будто он мог что-то сделать, мог спасти ее.

— Я хочу жить! — Она рыдала. — Хочу жить!

Скрежет внезапно усилился. От страха он зажмурил глаза. Вот сейчас. Сейчас все закончится.

Он открыл глаза. Нет, он не проснулся. Это все еще был сон, но в этот раз какой-то странный. Обычно это были воспоминания, что-то уже ранее пережитое и ничего нового. Но не сейчас. Он лежал на чем-то мягком, а сверху все было затянуто белизной, словно молоком. Это точно было не небо, но и не потолок. И с него сыпались белые хлопья, внешне похожие на снег, но они совсем не были холодными и не таяли, прикасаясь к коже. Он приподнялся и осмотрелся. Вокруг было тихо и пусто. Абсолютно пусто. Не было ни стен, ни потолка, ни земли, ни неба, ни чего-либо еще, за что мог бы зацепиться взгляд. Под ногами был пушистый нетающий снег, напоминающий ему тополиный пух. Линии горизонта не существовало — белый пух сливался с молочным небом. Солнца тоже не было, но, несмотря на отсутствие светила, недостатка в освещении не ощущалось. Его даже было слишком много — от него рябило в глазах. Он не спешил вставать, сидя по-турецки, он разглядывал сначала себя, а потом необычное место, в котором оказался. До странного ясно он осознавал, что все это сон. В этом сне ему было не девять и не двенадцать, ему было столько же, сколько в настоящий момент — двадцать. И одет он был в то же, в чем ходил к бабушке: джинсы, черный вязаный свитер, сверху его длинное пальто и шарф. Только шапки не было, но было не холодно, потому его не сильно волновало ее отсутствие.

Сколько он так просидел, вслушиваясь в тишину, он не знал. Вдруг его сзади обхватили теплые ласковые руки. Ее руки.

— Соскучился? — прошептала она ему на ухо, обнимая сзади, но в идеальной тишине этот шепот был словно гром.