Когда 29 ноября 1947 года было официально объявлено о разделе Палестины, около 2000 человек собрались на празднование в Маген Аврааме в Бейруте. Но на этот раз Эдмон не был частью толпы. За три недели до этого он вместе с Жаком Тавилем переехал границу, разделяющую Ливан и Палестину. Остановившись в Тель-Авиве на две ночи, они сели на рейс авиакомпании KLM в Рим.
Глава 4. Совершеннолетие в Европе (1947-1954)
Поездка в Милан по адресу , расстояние около 1500 миль, которое должно было занять несколько часов на самолете, оказалась чем-то вроде одиссеи. Поскольку еженедельный прямой рейс из Бейрута в Милан отправлялся в субботу, когда они не путешествовали, Эдмон и Жак Тавиль добирались до Лода на машине. Оттуда они сели на еженедельный рейс авиакомпании KLM в Амстердам, откуда за шесть часов добрались до Рима. Их планы пересесть на рейс до Милана сорвались из-за густого тумана, который отменил рейсы, и в итоге они сели на автобус до Милана - 360 миль пути, который занял мучительные семнадцать часов. С трудом найдя квартиру, которую снял Джейкоб, они поселились в отеле.
Туман висел и над Европой. Милан тогда, как и сейчас, был финансовой, текстильной и промышленной столицей Италии и занимал важное место в том, что осталось от европейской экономики. Война закончилась тридцать месяцев назад, но большая часть континента была разрушена в результате бомбардировок и механизированных наступлений. Большие и малые города лежали в руинах. Более 36 миллионов человек были убиты. Сотни тысяч отчаявшихся людей, бездомных и апатридов, находились в движении в поисках убежища и нового дома. Италия была усеяна лагерями для перемещенных лиц.
Эдмон Сафра и Жак Тавиль не были ни беженцами, ни иммигрантами. Как бы странно это ни казалось незнакомому человеку, эти двое, в возрасте пятнадцати и двадцати лет, с небольшим опытом и знанием итальянского языка, были странствующими бизнесменами. Как и многие другие, они приехали с очень небольшим имуществом. Но, в отличие от многих других путешествующих по Италии, их ждал значительный капитал, сеть связей и несколько туманное поручение: "Посмотреть, сможем ли мы сделать бизнес", - сказал Тавил.
Молодые люди прекрасно понимали, что попали в новую и немного чуждую им культуру. С момента прибытия Сафра и Тавиль постоянно импровизировали. Отказавшись от аренды квартиры, они поселились в отеле. Дуэт питался едой из номера, пока Тавиль не освоил сложную задачу - крутить спагетти на публике. Эдмонд не мог зарегистрировать бизнес или арендовать офисное помещение, пока не получил резидентскую визу, поэтому, чтобы создать впечатление, что он нечто большее, чем пятнадцатилетний подросток в гостиничном номере, он нанял секретаршу, чтобы она шумно печатала на заднем плане, когда он разговаривает по телефону.
Эдмон, как и всегда, где бы он ни оказывался, отправлялся прямо в центр событий. Одетый в свой фирменный костюм темно-синего цвета, он сидел в холле величайшего миланского отеля Principe di Savoia, который во время войны служил штаб-квартирой нацистов, а теперь стал местом сбора бизнесменов, в том числе сирийских и ливанских евреев. Его портфель был набит не контрактами, а газетами и фисташковыми орехами - основной частью его рациона. Эдмонд был очень огорчен, когда однажды содержимое портфеля пролилось на пол вестибюля в стиле арт-деко.
Роль Тавила была чем-то средним между сопровождающим и коллегой. "Я был для него как воспитатель", - вспоминал он позже. Он учил своего подопечного держать ухо востро и говорить только в случае необходимости. Перед допросом в миланской полиции по поводу его иммиграционного статуса Тавил сказал ему: "Просто отвечай на вопрос, который тебе задаст полицейский. Не делай никаких предложений. Ты здесь не для того, чтобы быть полезным. Если полицейский спрашивает вас: "Вы вошли в это здание через окно?", отвечайте "Нет". Не говорите: "Я вошел через дверь". Ответ - "Нет", потому что это ответ на вопрос, который он задал".