…а бес в ребро!

– Неправда, не станет – он уже привык быть никем. Мы боялись Исхода, потому что быть рабами привычно и удобно: тебя кормят, поят, разрешают размножаться… Правда, приходилось подневольно вкалывать, но зато никаких забот, никакой ответственности. И по вечерам, если хватало сил, можно было даже плясать на поляне разрешенные танцы под утвержденную музыку. И многих это устраивало!

– Но ведь мы пытались выдавить из себя рабов…

– …и поэтому их становилось всё больше и больше!.. – продолжил его фразу Август Львович. – Помню, мне в Москве рассказали случай, когда слепые отказались от операции, гарантирующей им возврат зрения. Отказались, боясь потерять свои привилегии инвалидов. Слепые отказываются прозреть! Глухие – услышать! Умные – осознать!.. Что может быть более страшным результатом рабской жизни?

– Моисея уже нет, как сейчас выходить из рабства?

– Каждый выходит своим путем. Мы уходили в эмиграцию. Причем тоже по-разному. Одни – обдуманно и убежденно, другие – ныряли в нее, как с обрыва в море: авось выплывем. Уверенности не было, но было понимание, что дальше так жить невозможно. Помнишь: «Где эта пропасть для свободных людей?»

Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Рубенчик:

– Привет!.. Ребята, простите за опоздание: очередная проблема с дочерью: вдруг узнал, что она бросила Тель-Авивский университет и перешла в Ариэльский. Она и жена от меня это скрывали.

– Почему вдруг? – удивился Марк. – Тель-Авивский ведь считается лучше Ариэльского.

– Поэтому и перешла. И не одна, их целая группа – так они решили поддержать ариэльцев: там ведь много педагогов из России, поэтому у них и было много противников, которые мешали открытию университета…

– Ну, и что ты предпринял? – спросил Август Львович.

– Я устроил скандал, хлопнул дверью и минут двадцать приходил в себя в сквере на скамейке, поэтому чуть не забыл, что у тебя сегодня наш традиционный мальчишник.

– Стареешь, Рубенчик, теряешь память – Альцгеймер стучится в твою дверь.

– Мне Альцгеймер не грозит, в отличие от вас обоих, мне нечего забывать. У меня не было ваших любовных приключений, ваших драк и скандалов.

– При чем тут драки и скандалы – речь идет о твоих детях. Ты забыл, что и ты, и мы – из прошлого века и доживаем свою жизнь в новом веке и новом тысячелетии!..

– При чем тут века и тысячелетия?

– При том, что у наших детей и внуков другая жизнь, с самого детства. Процитирую тебя, ты на моем дне рождения произнес: «Мы вступили в старость». Согласен. А что такое старость? Это возраст потерь. К старости мы теряем друзей, подруг, однокашников. Одни уходят физически, другие – душевно. А новых уже не приобрести, потому что к старости мы усталы и бескомпромиссны. А если всё же удается пообщаться, вступает разрушительная сила всех добрых отношений: учим, даем советы, раздражаемся, если кто-то ведет себя не так, как мы. А потом…

– К чему эта лекция? – перебил его Рубенчик.

– К тому, что потом уходят дети – это особенно тяжело. Пуповина душевных связей кровоточит от разрыва, не заживая. Мы протестуем, возмущаемся, устраиваем разборки… И тогда они не уходят, а убегают. «Как они могут? За что? Проклятая эмиграция!..» Но эмиграция здесь ни при чем: она никого не изменила, она только ускорила процесс.

– Как удержать, как сохранить мир детства, – как бы вопрошая самого себя, произнес Марк, – необходимость маминого напутствия и папиного плеча?..

– Наши дети, – отвечая ему, продолжил Август Львович, – уходят в самостоятельную жизнь, завоевывать свои позиции. Там синяки, потери, разочарования. Им необходим тыл – вернуться, отогреться, получить заряд понимания и поддержки. Если они всё реже и реже приходят к нам за подмогой – это опасный симптом. Если перестают приходить – это уже беда: значит, наш тыл им уже ничего не дает, он им не нужен.

– Но проблема отцов и детей, когда-то категорически отмененная ЦК КПСС, всё равно ведь существует.

– Конечно. Кстати, вы заметили: всё, что отменялось партией, не отменилось, а вот то, что пропагандировалось, кануло в Лету. И в первую очередь «Вперед, к победе коммунизма!». А ведь многие в это верили, точнее, притворялись, что верят. И пытались научить этому детей – тоже притворяться. К счастью, не успели. Время внесло такие стремительные коррективы, что мы стали иностранцами в собственной жизни. А дети нормально осваивают эти уроки. У них сегодня другое детство и другая юность.

Рубенчик вопрошающе развел руками:

– Какая особенная разница в наших детстве и юности?

– Огромная! Мы в детстве играли с куклами и зайцами. У наших детей и внуков сегодня любимая игрушка – компьютер. Наши бабушки читали нам веселые добрые сказки. Мы напрягали воображение и рисовали Красную Шапочку и Курочку Рябу. Нашим детям не пришлось напрягаться – они много раз видели и Шапочку, и Курочку на экранах телевизора и компьютера. Мы слушали сказки – они их смотрят. Мы прочно впитали в себя матерный язык – они всерьез выучили английский. Мы любим тихую успокаивающую музыку – они включают тяжелый рок, от которого наши правые и левые полушария меняются местами…