А было так… Семидесятые: анфас и профиль

Застой? Золотой век? Расцвет? А почему тогда такой стремительный крах? Но для начала надо бы договориться: откуда и чем мерить эпохи? А заодно определится и: кто мерит? Вот она – безграничная поляна для той самой субъективности! Кто-то именно в те годы купил свои первые, а потому особенно счастливые «Жигули», построил дачу, получил квартиру или, хотя бы, достал запомнившиеся на всю жизнь хрустальную люстру и финский сервелат. Вот и случились у людей сытость и благополучие. И лучше всего запомнилось именно это.

А кто-то ведь испытывал почти рвотный рефлекс от лицемерных комсомольских собраний, хотел почитать книжки, которые читать было нельзя, посмотреть фильмы режиссеров с мировым именем в не порезанном советскими цензорами виде, послушать музыку, не признанную худсоветами. Наконец, может быть, даже посмотреть мир, не согласовывая этот порыв с райкомовскими комиссиями.

Кто-то не умел, а может и не хотел (и такие ведь были!) «договариваться» с «нужными людьми», чтобы получить какой-нибудь дефицит. Скажем, те самые – люстру, мебельную стенку, сервелат. Кому-то, несмотря на тренд эпохи, был органически противен блат. А у кого-то в это самое время советского «расцвета» сын или брат стали инвалидами или, вообще, погибли в далеком Афганистане. Но для тех, кто был тогда молод, а потому в отношении много – беззаботен, семидесятые – это еще и новая музыка и книги, дружба и первая любовь, яркость одежды, да в общем-то – и самой жизни; длинные и густые еще волосы парней и короткие юбки девушек. Для очень многих семидесятые, конечно же – годы стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Мы, действительно, твердо знали: минимальный набор жизненных благ, включая простую еду, низкие расходы на коммунальные услуги, бесплатное образование и гарантированная пенсия, будут всегда – в том числе у наших детей и внуков.

Но ведь семидесятые это – и все увеличивающийся дефицит хорошей, вкусной еды (не путать с голодом, которого, конечно, не было), красивой и удобной одежды и многого, многого другого. Проще говоря – почти всего, что хотели иметь люди той эпохи, хотя их родители и тем более бабушки-дедушки без этого обходились.

И вот это – очень важный, даже принципиальный пункт! Жизнь, действительно становилась куда более зажиточной, чем прежде. Возьмем, хотя бы, дачный и автомобильный бум, невиданные по масштабам прежде. Но потребности-то ведь росли еще быстрее. А очереди к концу эпохи становились все длиннее, телевидение – все тошнотворней (впрочем, оказывается, можно сделать еще хуже!), газеты и речи на собраниях – все фальшивей. Мощный отток советских граждан заграницу уже тоже невозможно было не замечать, А для кого-то семидесятые – еще ведь и времена жесткой борьбы с инакомыслием. Любым, часто – абсолютно невинным; времена слежки, угроз, арестов, лагерных сроков за «антисоветскую пропаганду» и страшных психушек, где по видом лечения людей калечили и морально и физически.

Но ведь в эти же самые «зажатые», цензурированные годы писали, и пели Владимир Высоцкий, Булат Окуджава и «Машина времени». Театр на Таганке, «Современник» и Ленком ставили спектакли, до которых большинству нынешним дотянуться ой, как непросто. В семидесятые писали Юрий Трифонов и Александр Вампилов, Константин Воробьев, Давид Самойлов и Андрей Воскресенский Вознесенский. Снимали Андрей Тарковский, Никита Михалков (причем, лучшие как показало будущее, свои фильмы), Андрей Кончаловский, Глеб Панфилов, Динара Асанова, Татьяна Лиознова и Георгий Данелия. Список, конечно, далеко не полный. И ведь все это было востребовано! Это стремились смотреть, слушать и читать; об этом говорили за столом и в компаниях, обсуждали, спорили. И эта огромная востребованность культуры: книг, хорошего кино, их влияние на все более широкий слой людей, тоже – очень характерная и важная черта того – застойного времени. А во многом, даже – и определяющая его лицо.