А до Берлина было так далеко...

Вспоминая теперь то трудное время, я не перестаю восхищаться стойкостью красноармейцев и командиров дивизии! Выдержать каждодневное давление врага это не так-то просто, для этого надо не только в кулак зажать нервы, но и перестать уставать, надо, несмотря ни на что, совершать марши, обороняться, ходить в атаки, оборудовать позиции, копать окопы, то есть заниматься обычным, тяжким солдатским трудом. Вот и вчера на пути в Оржицу нам пришлось отбить несколько атак противника, в отражении одной из них принял участие и штаб дивизии. В селе Зарог, лежавшем на полпути от Денисовки до Оржицы, куда мы, группа штабных работников, въехали, неожиданно поднялась стрельба. Оказалось, что большая группа фашистов оседлала дорогу, не пропуская нас в Оржицу. Гитлеровцы оставались верны своей тактике — пытались бить нас по частям. Командира нашей стрелковой роты, что рассыпалась в цепь по обе стороны дороги, в этот критический момент ранило.

Оценив обстановку, я приказал работникам штаба занять место в цепи, а сам голосом, показавшимся мне совсем незнакомым, крикнул: «Рота, слушай мою команду!»

Надо было занять выгодную для отражения атаки гитлеровцев позицию. Не обороняться же в селе!

— Станковые пулеметы на катки! За мной! — скомандовал я, и все побежали в огороды, откуда просматривались поле и лес, откуда, строча из автоматов, шли фашисты.

Их было около сотни. У нас же чуть более полусотни красноармейцев, пятнадцать работников штаба и ни одного автомата. Зато есть два «максима» плюс другие преимущества обороняющихся.

За одним из пулеметов лежал молодой, как мне показалось, необстрелянный красноармеец, а первого номера, по его словам, только что увезли в медсанбат.

— Вот что, товарищ, уступите-ка мне место, заправляйте ленты, а я, пока не отгоним фашистов, буду первым номером. Ясно?

— Есть, товарищ майор, быть вторым номером!

Мой напарник в селе Зарог первый раз в жизни попал в такую переделку. Я же впервые за войну лег за пулемет. Так что в известном смысле мы оба были новичками. Когда лежишь за «максимом», смотришь в прорезь прицела, нажимаешь на гашетки, бой представляется тебе совершенно иным, чем с КП или НП. Хотя здесь гораздо опаснее, но, удивительное дело, чувствуешь себя гораздо увереннее. Здесь ты под защитой потока свинца. Здесь ты — сила.

Два чувства одолевают пулеметчика — я испытал их новизну в тот раз. Это азарт. Тебе не терпится скорее открыть огонь и рассеять, положить, заставить повернуть назад идущих в атаку фашистских солдат в мышиного цвета мундирах. Но открыть огонь надо вовремя, то есть требуется сдержать себя, иначе поспешишь и проиграешь бой. Внутренний голос подсказывает: «Вот, кажется, пора!» Но огромным усилием воли заставляю себя выжидать, меряю и меряю глазами расстояние до ломаной цепи. Рано! Вот когда она сравняется с тремя пирамидальными тополями, что растут на развилке дорог метрах в ста от пулемета, тогда командую громко: «Огонь!» Нажимаю на гашетку, пулемет начинает дрожать, красноватые вспышки пламени бьются на конце его ствола. Одновременно застучал и второй «максим», дружно захлопали винтовки. Сквозь прорезь прицела видно, как мечутся гитлеровцы: падают, встают, снова падают, бегут. К тем, что падают и уже больше не поднимаются, жалости нет. Нет, потому что идут на огонь твоего пулемета фашистские убийцы и бандиты, а с ними другого разговора, кроме разговора оружия, не будет.

Атака врага захлебнулась. Уцелевшие гитлеровцы скрылись в лесу. Но через несколько минут появились снова под прикрытием невесть откуда взявшихся трех танков. Конечно, танков немного. Мы видели и гораздо больше. Немного, но достаточно, чтобы подавить огонь наших пулеметов и открыть путь пехоте. Беспомощность — что могут сделать «максимы» против брони! — вызывает негодование, злость. Но, вероятно, под счастливой звездой мы родились. Внезапно вокруг фашистских машин начали рваться снаряды. Одна из них загорелась. Тотчас же открылся люк — и из него начали выскакивать танкисты. Здесь слово уже за нами. Мгновенно берем их на мушку и уничтожаем.

Потерпев неудачу, фашисты скрываются в лесу и больше атак не предпринимают.

Кто же те волшебники, которые выручили нас в самую критическую минуту? Волшебниками оказались расчеты двух орудий из нашего пушечного полка. Подходя к Зарогу, они заметили атакующие фашистские танки и, не долго думая, дали огонька. Когда я подошел к артиллеристам и стал благодарить командира орудия, сержанта, белесого от дорожной пыли, он улыбнулся и ответил:

— Обычная вещь, товарищ майор, хотя в газетах и называют ее войсковым товариществом. Пусть будет, как в газетах. Я не возражаю. В такой заварухе мы должны держаться друг за дружку и подсоблять.