А я смогу…

К вечеру он успел со всеми перезнакомиться, сделать несколько дельных предложений и очаровать буквально всех. Посмеиваясь, Павел смотрел в окно, как Вася помогает Елизавете Фёдоровне тащить коробку с какими-то документами из их служебной машины внутрь здания, а она, обычно неприступная и холодная, идёт рядом и с милостивой улыбкой кивает в ответ на какие-то его слова. Это королева Елизавета, которая даже к Ясеню до сих пор относится как к постоянно досаждающему ей детсадовцу!

– Какой хороший парень! – не выдержал Павел.

– Я тоже в восторге, – согласился Ясенев, – по-моему, редкая удача, что мы его заполучили. Как хорошо, что он решил подыскать новую работу поближе к дому и увидел наше объявление.

– Да уж. Народ он очаровал. Надеюсь, что и профессионализм его будет на таком же уровне, как умение общаться.

– Я звонил на его прошлую работу. Там волосы на себе рвут из-за его ухода. Кадровичка, жуткая мымра, судя по голосу, узнав, кем я интересуюсь, сразу начала щебетать и вибрировать: ах, Васенька, ох, Васенька! А это о многом говорит. Кадровички – они редко кого любят и ещё реже хвалят.

– Полностью с тобой согласен. Вот видишь, жизнь и вправду начинает налаживаться.

– Надеюсь, – буркнул Ясенев, доставая из кармана зазвонивший телефон, – да! Алё! Да, мам… Что? Фу-у, ну это ерунда. А то ты меня напугала сначала. Сделаю, ладно… Не волнуйся… Сделаю, сделаю… Я же обещал…

– Что случилось?

– Да смех и грех. Светкины архаровцы мамины лекарства от давления стащили и в унитазе утопили. Сестрице сегодня по каким-то делам надо было съездить, вот она этих обормотов родителям и подкинула. Ну, а тут как всегда: не понос, так золотуха.

Двухлетние сыновья-близнецы старшей сестры Ясеня, ангельской внешности молодые люди, отличались феноменальной шустростью, невероятной фантазией, устойчивой тягой к экспериментированию и умением ускользать из-под любого бдительного ока. Бесконечные истории про их похождения Павел любил и теперь с интересом слушал, задавая уточняющие вопросы:

– И что? И как?

– Да лекарства эти по часам пить надо, обязательно. Вечером второй приём. Мама побежала в аптеку, там нет, сказали, что только в Москве купить можно. Вот она и просила привезти по возможности.

– Ну, так давай, поезжай искать.

– Ты не против?

– Против, конечно, а что, незаметно?

– Лунь, ты, ясен пень, самый лучший начальник изо всех начальников! – Сергей подошёл к другу и звонко чмокнул того в бритую щёку.

– Конечно, – кивнул Павел, демонстративно достав кипенно-белый носовой платок и тщательно вытирая щёку, – особенно если учесть, что тебе-то я всего-навсего компаньон, а уж никак не начальник. И хватит целоваться, несдержанный мой! Что о нас подумают?

– Фу-ты ну-ты! Что ты вытираешь? Ну, что ты там вытираешь? Я тебя что, обслюнявил, что ли? Я ж не собачка породы боксёр! Что подумают, что подумают?! Правду подумают! Что я тебя люблю!

– Ой, Ясень, слава богу, мы с тобой не в звёздной тусовке вращаемся, а то не избежать бы нам ненужной славы.

– Да ради бога! Мне от этого ни горячо ни холодно. Это ты у нас человек женатый и должен заботиться о спокойствии Златика… А я… А, впрочем, что я? Какое у нас сегодня число? Двадцать первое?

– Двадцать первое, – кивнул заинтригованный Павел.

– Ну, до четырнадцатого октября я ещё подожду, раз обещал, а там… – он многозначительно замолчал.

– Что там?

– А вот не скажу! Ты от меня Златку скрывал? Скрывал! И я тебя, гада ползучего, помучаю! О, почти стих вышел!

– Ну-ка, колись! – Павел, угрожающе растопырив пальцы на обеих руках и шустро шевеля ими, поднялся из кресла и пошёл на друга.

– Люди добрые! – заголосил Ясень, не очень, впрочем, громко. – Спасите! Помогите! Хулиганы щекоткой угрожают.

– Не блажи! Я тебя не больно защекочу. Но если опасаешься, то лучше всё-таки признаться. Сдавайся!

Ясень вскочил, обежал вокруг кресла и прикрылся его высокой спинкой, как щитом, пискнув:

– Русские не сдаются!

– Сдавайся! Ты не русский! У тебя дед – белорус…

– А белорусы – тем более!

– У тебя бабушка – украинка!

– Украинцы тоже стойкий народ!

– Короче, – фыркнул Павел, не выдержав, и опустил руки с уставшими от постоянного угрожающего шевеления пальцами, – сдаваться ты не намерен? И будешь молчать?

– Да ладно, – насмешливо протянул Ясень, выбираясь из-за стула, – так и быть, расскажу. А то помрёшь ещё от любопытства.

– Давай, выкладывай.

– Короче, я решил, что если до четырнадцатого октября Лёлька не соизволит появиться в моей жизни, то я буду помогать Господу Богу, как ты и советовал, и сам её найду.

– Да ты что? – изумился Павел. – Решился? Ну, молодец! Давно пора. А то вон одичал совсем, на меня с поцелуями кидаешься. И как будет хорошо… – мечтательно протянул он. – Станешь себя плохо вести, а я Лёльке буду звонить, жаловаться. Пусть меры принимает!

– Сейчас я передумаю! – злобно рявкнул Ясень.

– Молчу, молчу! – притворно испугался Павел. – Не буду, не буду жаловаться. Веди себя плохо, можешь даже безобразно! Только позвони Лёльке.

– Ну, спасибо за разрешение! Пойду-ка я, пожалуй, раз начальство отпустило.