А я смогу…

– Девочка моя, – он часто звал её так, и Ольге стало казаться, что ему просто не нравится её имя, вот и пытается заменить его ласковыми словами, – ты очень живая и непосредственная. Я бы даже сказал, слишком живая и слишком непосредственная. Так жить в нашем мире нельзя. Это грозит крахом. Во всех смыслах: финансовом, эмоциональном, моральном. Ну ничего, ты теперь со мной, и я буду направлять тебя.

Оле после таких разговоров хотелось взвыть и послать его подальше, вспомнив все те словечки, которые она так не любила в лексиконе несдержанного на язык Ясеня.

Но возвращаясь домой, она видела счастливое и многозначительное лицо матери, которая впервые в жизни могла гордиться непутёвой, по её мнению, дочерью, и снова безропотно принимала приглашения Павла.

В тот день он позвал её в гости к дяде. Ольга заволновалась. О родственнике Павла она знала немногое, но и это немногое пугало её.

По рассказам племянника, дядя был человеком незаурядным. В молодые годы уехал за деньгами на Север. Долгое время работал там, посылая регулярные переводы рано овдовевшей сестре, матери Павла. Семьи у него не было, и все свои любовь и материальные возможности он обратил на племянника и сестру. Обнаружив при этом страсть к гипертрофированной опеке над ближними (тут вдруг слишком правильный Ольгин поклонник совершил первую ошибку на её памяти, произнеся «опёка», через «Ё», она мысленно позлорадствовала, обнаружив его небезупречность, но промолчала).

А финансы ему, надо сказать позволяли очень многое. В постперестроечной мутной воде он как-то умудрился основательно зацепиться в нефтедобывающей отрасли и даже выжить в смутное время. Что и как там было точно, теперь уже никто не знает, но факт остаётся фактом – дядя сказочно разбогател. Крепко встав на ноги, он вернулся, наконец, в Москву и стал участвовать в жизни своей маленькой семьи уже не опосредованно, а лично.

Павел работал вместе с дядей и был, по его словам, очень привязан к старику.

«К предполагаемому наследству ты привязан», – вдруг раздражённо подумала Ольга, но снова промолчала и согласилась поехать к дяде.

Москва и область. Апрель 2000 года

В ближайшую пятницу, а дело было в конце апреля, они поехали «на смотрины», как про себя называла это Ольга. Узнав, что дядя поселился не где-нибудь, а в самом что ни на есть рассаднике российского богатства, пафоса и роскоши – на Рублёвском шоссе, – она криво усмехнулась и приготовилась увидеть гигантский безвкусный дом на немереных размеров участке, обнесённом пятиметровым забором.

Участок и вправду был большим, но против ожидания от внешнего мира отделяла его кружевная кованая невысокая ограда, очень красивая и даже кокетливая. Дом был по местным меркам весьма скромным. Трёхэтажный, но как-то так хорошо и умно спроектированный, что казался ладным и невычурным. Фисташковые отштукатуренные стены, огромные окна и весёленькие балкончики с коваными же решётками, выполненными в одном стиле с оградой. Какой-то очень южный дом, светлый и радостный, неизвестно каким чудом занесённый в не самые тёплые и солнечные наши края. Ольге было неприятно признаваться в этом себе самой, но дом ей очень понравился. Она молча рассматривала его, пока Павел открывал нажатием брелока ворота.

Он, однако, понял её молчание по-своему и, скептически поджав губы, произнёс:

– Да, дом у дяди несолидный, дамский какой-то. Просто ужас, а не дом. Ну, что ж поделаешь? Кто платит, тот и заказывает музыку. А старик это убожество обожает, так что будь осторожна, не выкажи своего непонимания.

Ольга промолчала, подумав, что с неведомым пока дядей у неё, похоже, куда больше общего, чем с его племянником.

– И кстати, забыл тебе сказать: дядя очень болен, у него рак. Так что выглядит плохо и вообще слаб. Ты не пугайся, хорошо? Человеческое умирание отвратительно, но никуда не денешься – приходится терпеть.

Ей стало до того противно от этого предупреждения, что она смогла лишь кивнуть и пошла по дорожке к высокому крыльцу, ненавидя себя за мягкотелость. Больше всего в этот момент ей хотелось навсегда распрощаться с Павлом.

Всё получилось, как она и подумала, когда увидела дом. Дядя оказался чудесным весёлым мужиком, простым и безыскусным, но при этом умным и эрудированным. Он принял её как родную, усадил за столом рядом с собой и во время ужина почти полностью игнорировал племянника, разговаривая с ней с большой увлечённостью.