А я смогу…

Выходные пролетели незаметно. Ольга давно так чудесно не проводила время. Полностью расслабиться и получать удовольствие ей мешало только присутствие Павла, который постоянно нетактично напоминал дяде о его нездоровье, а ей о том, что она вообще-то приехала в гости с ним. Приставания его были столь навязчивы, неожиданны и отвратительны, что Ольге было невыносимо стыдно перед Иваном Николаевичем. Тот, очевидно, это понимал и сам испытывал нечто подобное, потому что под любым предлогом отсылал племянника по каким-то надуманным делам и всячески его осекал. Делая это, впрочем, максимально деликатно и по возможности незаметно для Ольги и прислуги. Чем окончательно очаровал и восхитил гостью.

Один раз не вполне трезвый Павел всё-таки выловил её в одиночестве, уважительно покачал головой и произнёс непривычно развязно:

– Какая же ты молодец! Элементарно дядю в себя влюбила, сыграв на его слабости к дому. А он, лопух, и поверил, расслабился.

Ольге стало так тошно, что она с трудом подавила желание дать ему пощёчину. Но сдержалась-таки. О чём потом очень жалела.

Вечером в субботу ей захотелось прогуляться перед сном, и она, накинув на лёгкое платье вязаный ажурный кардиган, выскользнула на улицу, боясь столкнуться с Павлом. Уж чего-чего, а его общества ей хотелось меньше всего. Вечер был чудесный, очень тёплый, она бродила по дорожкам, когда услышала довольно громкие голоса. Разговаривали на большой веранде, расположенной с тыльной стороны дома.

– Ты этого недостоин, но всё-таки только этот вариант возможен. Она ни под каким другим видом помощи не примет, только оскорбится… Как всё-таки несправедлива и как непередаваемо чудесна жизнь… Да…

– Но дядя…

– Я всё сказал. Хотя у тебя всегда есть возможность отказаться. Выбирай, чего ты хочешь…

Ольгу, воспитанную бабушкой и дедом в строгости, с детства учили, что подслушивать нехорошо, поэтому она быстро пошла в глубь сада, выбрала дорожку, которая как можно дальше огибала дом, и вернулась по ней, сразу направившись к себе в комнату. Ей было очень стыдно за то, что она, хоть и совсем не желая того, услышала, очевидно, какой-то очень личный разговор.

С тех пор они несколько раз гостили у дяди. И от приезда к приезду росла в Ольге привязанность к этому умному, чуть ироничному и очень сильному человеку. Если бы она не знала про тяжёлую болезнь, постоянно подтачивающую его силы, то в жизни бы не догадалась. Не потому, что он хорошо выглядел, как раз нет, был он худ нездоровой худобой и быстро уставал. Но держался при этом так спокойно, мужественно и оптимистично, что Ольга восхищалась им.

Они полюбили долгие разговоры на веранде обо всём на свете. Когда Иван Николаевич чувствовал в себе силы, ходили гулять по огромному участку и с середины июля до осенних дождей, вооружившись ножами, даже собирали грибы под ёлками в дальнем углу у самого забора. Павел их забавы не разделял и часто оставался в доме один, когда они дружно рыскали под колючими лапами в поисках маслят и спрятавшихся во мху лисичек. Потом повар дядя Лёва, называя их добытчиками, чистил грибы, а Ольга помогала ему. Вечером подавали к столу жареную картошку с коричневыми вкраплениями добытых лисичек. Нехитрое блюдо это съедалось счастливыми грибниками с умопомрачительной скоростью. И дядя Лёва, довольный и гордый, пел на своей огромной кухне на мотив известной песни из старого кинофильма «Высота»:

– Не кочегары мы, не плотники, но сожалений горьких нет, как нет. А мы кухонные работники и от плиты вам шлём привет!

Иван Николаевич с Ольгой специально на цыпочках подбирались к царству дяди Лёвы, чтобы послушать. И, не дыша, замирали у распахнутых дверей кухни, восторженно слушая выводимые поваром рулады. Иван Николаевич шутливо грозил прыскающей в ладонь Ольге, а та делала страшные глаза и, боясь выдать своё присутствие и обидеть добрейшего дядю Лёву, опрометью неслась в столовую. Где уже давала волю смеху, душившему её. За ней возвращался быстрым шагом Иван Николаевич, и оба они валились в изнеможении на мягкие стулья и хохотали над собой.

Москва и область. Осень 2000 года

К несчастью, в начале сентября Ивану Николаевичу стало хуже, и он был вынужден лечь в больницу. Узнавшая об этом Ольга кинулась было к нему, но была тут же отправлена прочь – дядя, как она стала по его просьбе к нему обращаться, – решительно отказался пускать её к себе. Расстроенная и испуганная, она пыталась звонить ему, но и к такому виду общения тот, как сразу же решила Ольга, ослабевший и измученный, прибегать отказался, передав девушке через племянника, что поговорят они, когда ему станет легче. Ольга поплакала, отправилась в храм заказывать молебен о здравии тяжко болящего раба Божьего Иоанна и принялась ждать новостей, искренне надеясь, что будут они хорошими. За время, прошедшее с конца апреля, она успела Ивана Николаевича искренне полюбить.