А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

Только гораздо позже, когда третье лицо заслонили новые лица, я понял, что с таким лицом парень ходит к девушкам, идет с ними в луга, в августовскую воду, усеянную яблоками, и, приручив брыкливого жеребенка, видит в девичьих зрачках карапуза, ползающего в саду. Глядя на три лица, что проступали друг в друге, я не очень-то понимал, какое из них считать своим, какое выбрать для будней, а какое — на праздник.

Помню, что я думал об этом, идя с матерью в костел, думал в костеле, думал, собираясь на гулянье. Пришел я на гулянье позже, чем хотел. Еврейский оркестр давно уже играл. На помосте, сколоченном из неструганых досок, украшенном пихтовыми ветками и ленточками из папиросной бумаги, танцевали оберек. Я стоял под ракитами, за старыми мужиками и за бабами с детьми на руках. При своем росте я мог без труда поверх голов видеть танцующие пары.

Под ракитами, в тени, стояло несколько велосипедов и даже три брички. Видно, парни из соседних деревень, узнав, что играть будет еврейский оркестр, гурьбой нагрянули на гулянье. Старательно разглядывая танцоров, я заметил несколько человек из-за реки, из деревни Ясека. Как обычно, в карманах у них были кастеты и молотки. Это было видно во время танца. Расстегнутые пиджаки не развевались на ветру, а плотно облегали бедра. Боясь, что все это гулянье к вечеру закончится дракой, я полез в карман, проверяя, там ли моя «пушка».

Вдруг среди танцоров мелькнула знакомая коса. Встал на цыпочки, я узнал Хелю. У меня заболело под ложечкой. Ноги перестали слушаться. Я попятился в гущу ракит. Сомнений не было, Хеля танцевала с каким-то парнем из-за реки. Держа правую руку в кармане, я все сильнее сжимал револьвер. Только почувствовав, что по металлу стекает пот, я вынул руку и закурил. Боль под ложечкой понемногу утихала. Я опять мог свободно переступать с ноги на ногу.

Засмотревшись на танцоров, глядя на расплетавшуюся в танце косу, я только теперь почувствовал, что кто-то стоит сзади меня и тихонечко дышит. Я оглянулся. Под ракитами, держась за низко нависшую ветку, с травинкой в зубах стояла дочка соседа. Я улыбнулся ей. Она кивнула мне. Забыв о танцующей Хеле, я подошел к девушке.

— Пойдем, Марыся, потанцуем.

И, взяв ее под руку, стал пробираться сквозь толпу к помосту. Музыканты как раз перестали играть. Танцоры спускались с помоста под ракиты. Проходя, я наткнулся на Хелю, она шла под руку с парнем из-за реки. Я видел, что Хеля хочет высвободить руку из-под его локтя и подойти к нам. Но мы уже поднимались на помост, к музыкантам. Я поздоровался с кларнетистом. Мы были знакомы уже года два, с тех пор, как вместе проходили рекрутскую комиссию в повятовом городке. Я заметил, что, болтая со мной, он все время приглядывается к стоящей рядом Марысе. Наконец, видимо, не выдержав, кларнетист спросил:

— Твоя? Цимес. Когда свадьба? Если скоро, так я вам сыграю. Ох как сыграю, Петр, как сыграю. Никому я так не играл.

Он взял Марысю за подбородок, поднял ее лицо к солнцу и добавил:

— Хороша, Петр. Не сойти мне с этого места, если я такую видал. Где ты ее отыскал?

— А этого я тебе, братец, не скажу. Еще забредешь туда. И станешь всю ночь играть да петь, пока она на порог не выйдет и за тобой, как за святым, как за колдуном, не пойдет, вздыхая. А я с ней намаялся. Ты представить даже не можешь, как я намаялся. Вот такую кроху на руках носил. Ходить учил. За уши тянул, чтобы подрастала у меня. А раз она у меня подросла, хочу с ней станцевать. Сыграешь нам, Моисей?

— А как же? Сыграю вам, Петр. Сыграю, если споешь.

Я подошел к поставленному у ракиты контрабасу. Побарабанил пальцами по его спине. С лавочки, сколоченной из двух досок и врытой в землю, поднялись музыканты. Я вынул пять злотых и бросил в контрабас. Музыканты ждали. Я велел им играть задорный вальс. И, подхватив с первой же ноты голос скрипки и кларнета, запел. О двух дурочках, что мне воду носили. С головы до ног меня на зорьке умывали. Досуха косами в избе вытирали. На перинку клали, пером щекотали, чтобы улыбнулся.

Я пел и видел, что люди из-под ракит подходят к помосту. И холостые парни, теснившиеся поближе к музыкантам, войдя на помост, не торопились танцевать. Продолжая петь, я подошел к Марысе и, отвесив ей низкий поклон, пригласил на танец. Мы танцевали одни. Глядя Марысе в глаза, я видел в них все больше людей. За людьми, на огромном колесе пустоши, кружились ракиты. Под ракитами, среди мелькавших лиц я старался различить светлую косу. Ведь танцуя с Марысей и глядя ей в глаза, я в то же время танцевал с Хелей. И я еще раз подошел к музыкантам, чтобы спеть для нее.

После вальса музыканты заиграли польку. И тогда на середину помоста вышли парни. Но меня все равно не оставляли в покое. То и дело тащили к контрабасу, бросали деньги и заставляли петь. От танцев, от пения, от зноя, что хоть и догорал, но все еще стоял высоко над ракитами, рубаха моя промокла насквозь. Когда музыканты перестали играть и отложили инструменты, мы ушли в тень.